Через два месяца. Осенний закат в Париже. Кабинет господина Корзухина в собственной вилле. Кабинет этот обставлен необыкновенно внушительными вещами. Несгораемая касса. Коллекция оружия. Корзухин сидит за громаднейшим письменным столом. Корзухин в пижаме и золотой ермолке. Рядом с письменным столом карточный, на нем приготовлены карты и две незажженные свечи.
Корзухин. Антуан!
Входит очень благообразного французского вида лакей в зеленом фартуке.
Мсье Маршан ма́ве аверти киль не вьендра паз ожурдюи, не ремюе па ла табль, же ме сервире плю тар.
Антуан молчит.
Репонде донк кельк шоз![76] Пробаблеман ву не компрене рьен? Вы ничего не поняли?
Антуан. Так точно, Парамон Ильич, не понял!
Корзухин. Антуан, вы русский лентяй! [Запомните: человек, живущий в Париже, должен знать, что русский язык годится только для того, чтобы выкрикивать на нем разрушительные социальные лозунги и ругаться скверными непечатными словами. Ни то, ни другое в Париже не принято!] Учитесь, Антуан, это скучно. Что вы делаете в настоящую минуту? Ке фет ву а се моман?
Антуан. Же... Я ножи чищу, Парамон Ильич...
Корзухин. Как «ножик», Антуан?
Антуан. Ле куто, Парамон Ильич.
Корзухин. Правильно. Учитесь, Антуан!
Звонок. Корзухин снимает ермолку, расстегивает пижаму, говорит на ходу.
Принять! Может быть, партнер... же сюи а ла мезон[77]. (
Антуан уходит и возвращается с Голубковым. Тот в штатском, потерт и оборван, в руках у него кепка.
Голубков. Жевудре парле а мсье Корзухин...[78]
Антуан. Пожалуйте вашу визитную карточку.
Голубков. А я вас принял за француза. Вы русский, да?
Антуан. Так точно! Я — Грищенко!