Профессор Стравинский был знаменитостью, но кроме того, по-видимому, большим и симпатичным оригиналом. Вежлив он был беспредельно и, сколько можно понять, за правило взял соглашаться со всеми людьми в мире и все одобрять. Ординатор бормотал и пальцем по листу водил, а Стравинский на все кивал головой с веселыми глазами и говорил: «Славно, славно, так». И еще что-то ему говорили, и опять он бормотал «Славно».
Отбормотавшись, он обратился к Ивану с вопросом:
— Вы — поэт?
— Поэт, — буркнул Иван. — Мне нужно с вами поговорить.
— К вашим услугам, с удовольствием, — ответил Стравинский.
— Каким образом, — спросил Иван, — человек мог с Понтием Пилатом разговаривать?
— Современный?
— Ну да, вчера я его видел.
— Пила... Пилат... Пилат — это при Христе? — спросил ординатора Стравинский.
— Да.
— Надо полагать, — улыбаясь, сказал Стравинский, — что он выдумал это.
— Так, — отозвался Иванушка, — а каким образом он заранее все знает?
— А что именно он знал заранее? — ласково спросил Стравинский.
— Вот что: вообразите, Мишу Берлиоза зарезало трамваем. Голову отрезало, а он заранее говорит, что голову отрежет. Это номер первый. Номер второй: это что такое фурибунда? А? — спросил Иван, прищурившись.
— Фурибунда значит — яростная, — очень внимательно слушая Ивана, объяснил Стравинский.
— Это про меня. Так. Ну так вот, он мне вчера говорит: когда будете в сумасшедшем доме, спросите, что такое фурибунда. А? Это что значит?
— Это вот что значит. Я полагаю, что он заметил в вас какие-либо признаки ярости. Он не врач, этот предсказатель?
— Никакой у меня ярости не было тогда, а врач, уж он такой врач! — выразительно говорил Иван. — Да! — воскликнул он, — а постное масло-то? Говорит: вы не будете на заседании, потому что Аннушка уже разлила масло! Мы удивились. — А потом: готово дело! — действительно, Миша поскользнулся на этом самом Аннушкином масле! Откуда же он про Аннушку знает?
Ординаторы, на откидных стульях сидя, глаз не спускали с Иванушки.
— Понимаю, понимаю, — сказал Стравинский, — но почему вас удивляет, что он Аннушку знает?