Трейниц (Вано). Почему в цивильном платье?
Вано. Я пальто разорвал под мышкой.
Трейниц. Надо было маме сказать, она бы зашила.
Полицмейстер (городовому). Пепел есть?
Городовой. Никак нет, ваше высокоблагородие.
Полицмейстер (Дариспану). Твоя книжка?
Дариспан. Нет.
Сталин. Это моя книжка.
Полицмейстер (читает). «Философия природы. Перевод Чижова. Сочинение Гегеля». (Кладет книжку Трейницу на стол.)
Трейниц (Сталину). Философией занимаетесь? Смешанное общество в Кединском переулке мы застали, полковник: манташевский паяльщик, другой без документа, подозрительный гимназист и философ. (Сталину.) Итак, с кем имею удовольствие разговаривать?
Сталин (указывая на разгром от обыска). Признаюсь, я этого удовольствия не испытываю.
Кякива (Трейницу). Господин полковник, покорнейше вас прошу, чтобы я с ним не разговаривал.
Трейниц. Что это значит?
Кякива. Язык у него такой резкий, он мне что-нибудь скажет, а я человек тихий...
Трейниц. Это глупости. (Сталину.) Будьте добры, скажите, вы не были девятого марта у здания ардаганских казарм в толпе, произведшей беспорядки?
Сталин. Я вообще не был девятого марта в Батуме.
Трейниц. Гм... странно... мне показалось, что я вас видел. Впрочем, возможна ошибка. (Кякиве.) А ты видел?
Кякива кивает головой.
Вот и он...
Сталин. Позвольте! Зачем же вы так верите с первого слова? Мало ли что ему померещится? Ведь он же кривой на один глаз.