Обнажая запреты

22
18
20
22
24
26
28
30

— Звучит заманчиво, — выдыхаю ему прямо в губы.

— Тогда пойдём? Пока мы не забыли про наш первый ужин.

Просторная кухня встречает нас одуряющим ароматом запекающегося мяса и мелко нарубленной зелени, собранной горкой на разделочной доске.

— Мать с утра нагрузила едой на неделю вперёд, — произносит Дан, перехватив мой взгляд, брошенный в сторону духовки.

Он придирчиво осматривает содержимое холодильника. На столешнице начинают появляться продукты.

— Покажи, в какой посуде, я сама приготовлю, — предлагаю, убирая волосы за спину.

Дан хитро прищуривается, и я моментально оказываюсь прижатой к рабочей поверхности. Его руки стискивают массив из бурого камня по бокам от меня.

— Я тебя позвал не для того, чтобы эксплуатировать на кухне, — короткий непривычно нежный поцелуй заигрывает волосами на затылке. — Просто расслабься и получай удовольствие.

Тёплая ладонь проскальзывает под грудь, оттуда уверенно спускается ниже, замирает на мгновение на животе… Неуверенно поглаживает, едва касаясь ткани.

Мы одновременно вздрагиваем. Дан откашливается и суматошно выливает в небольшую кастрюлю стакан молока. В тишине слышен слабый треск огня из конфорки, а спину согревает теплом его тела.

Молчание дышит домашним уютом, словно этот ужасный год мне приснился. Словно Север не отверг мои чувства, а я дождалась его из армии и целовала на перроне, не видя неба за пеленой блаженных слёз. В этом хрупком выдуманном мгновении мы бесконечно счастливы… и могли бы сегодня зачать новую жизнь. Наше общее продолжение.

— Ты перестала дышать, — шепчет он неожиданно. — Анька… Всё хорошо будет, слышишь?

Я зажмуриваюсь, пытаясь запереть в себе эмоции.

Заткнись, Даня! Не рви мне душу!

Всё-таки выдыхаю. Осторожно, чтобы не сорваться на всхлип.

Дан высыпает в закипающее молоко какао-порошок. Я молча беру венчик и осторожно помешиваю. Мысли разбегаются в стороны, уступая какой-то нездоровой заторможенности.

— Надеюсь, ты не имеешь ничего против сладенького? — ложка в его руке замирает над ароматным варевом.

Качаю головой, наблюдая за тем, как тонкая нить сгущёнки исчезает в пышной пене. Дан выключает плиту и добавляет щепотку корицы. Пахнет умопомрачительно. Но меня почему-то начинает слабо мутить.

— Мне нужно присесть, — поворачиваюсь и устало упираюсь в обнажённую грудь руками. — Отпустишь?

— Не отпущу, — он сжимает меня: комкает в неразборчивых быстрых объятиях, выдавливает из загоревшихся от тесноты лёгких последний воздух и замирает, снова пряча лицо в волосах. — Отпустил уже раз…