Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но затем просто сжимает челюсти. Сдерживается. Мы молча смотрим друг другу в глаза. У меня нет от него секретов. Есть неприятная правда, которую незачем лишний раз обсуждать. Если не ворошить прошлое словами, оно со временем уляжется, как ил на дне озера. Останется только прозрачная ровная гладь.
— Всё хорошо, Анюта. Не хмурься. Я поспешил.
Синева его радужек полыхает голодом. Радует, что у Артёма железный самоконтроль. Сходства с Севером я бы точно не пережила. Даже в одержимости.
— Мы уже неприлично задерживаемся, — отвожу взгляд, не зная, что ещё сказать.
Пытаюсь прогнать двоякое чувство вины одновременно перед собой и перед ним. Мы не делаем ничего плохого. Желание построить отношения, оно обоюдное. Вот и мать говорит, что это главное. Я хочу быть с ним, хочу покоя. Он хочет быть со мной. Очень…
— Подожди. Тебя выдаст румянец, — хрипло шепчет Артём. — Ты говорила, что наморозила ягод на зиму?
— Ну да, — растерянно смотрю на него. — для выпечки. Там, внизу в морозилке…
Не успеваю договорить, а он уже достаёт первый же контейнер.
— Что тут у нас? М-м-м… клубника. Беленькая почти вся, покрытая инеем. Отлично. Анют, закрой глаза.
— Зачем? Ла-а-адно, — сдаюсь, не устояв перед его улыбкой. — Надеюсь, ты не собираешься её… Ох…
Обжигающий холод проходится вдоль ключицы. Лёд по коже — тепло по сузившимся венам. Дрожь цепной реакцией прокатывается по телу. Так и стою ошеломлённая. Это так… Так… Как бывает только, когда на меня смотрит Север.
— А-а-ань, — вымученный стон разбивается о мой висок. — Если бы мы были сейчас одни…
— Мы не одни, — зябко растираю руками плечи.
Чувство такое будто выпал первый снег. В июле. На моей кухне.
Шок и зыбкое ощущение чуда, которое никто кроме тебя не видит. И поэтому чужое присутствие рядом мешает. Раздражает.
Только в реальной жизни чудес не бывает.
«Или мы просто перестаём в них верить», — приходит вдруг в голову.
Почему-то сразу становится жалко: себя, Артёма, всех. Мы вырастаем, обжигаемся, разочаровываемся и в какой-то момент просто становимся чёрствыми.
— Прости. Я, кажется, заигрался.
Артём отворачивается. Его голос звучит сухо, отчуждённо как-то.
ebooksa