Воин и меч

Долгими зимними вечерами, когда усталость буквально сковывала прозябшие от работы на морозе мышцы, Анатоль не раз задавался вопросом, почему бы ему вообще не бросить скит и не вернуться в большой мир под чужим именем. Но, образы строгих старцев, запечатлённые в памяти, каждый раз прерывали ход подобных размышлений. К трём подвижникам, державшим его как бы в неволе Анатоль за лето, проникся такой любовью, что относился словно к отцам родным. Сложно было сказать однозначно, что явилось причиной этого чувства, старцы в целом были строги и даже суровы, говорил он с ними за восемь месяцев не больше нескольких часов в совокупности. Но Анатоль точно знал, что сдержанное внимание к нему отшельников пропитано потрясающей заботой и любовью, которую он не встречал ни в одном из своих прежних знакомых. Поэтому именно страх больше никогда не увидеть старцев каждый раз заставлял отбросить мысли об уходе из скита.

Но жизнь была бы не жизнь, если бы всё было так просто. Лукавая мысль о непродолжительном походе в деревню на поиски приключений продолжала существовать в разуме Анатоля, получая время от времени развитие в предрассветных фантазиях. Если у старцев духовный подвиг являлся необходимостью продиктованной спецификой их существования, для них основная часть жизни уже проходила за пределами реальности и ослабление поста и молитвы просто вырывало их из того благодатного мира, в котором они жили. Для Анатоля мир был пока один по большей части материальный, в скиту его удерживало только чувство добра и любви, исходящее от старцев, которое он больше никогда и нигде не испытывал.

По весне план того, как добраться до деревни, сам пришёл в голову. И выглядел он вкратце так: если есть ручей, то он обязательно куда-то течёт, а в конце впадает в реку, а вдоль реки всегда есть деревни.

Своё маленькое путешествие Анатоль начал в понедельник, после воскресной трапезы, чтобы гнев отцов был помягче. Постарался насколько это было возможно привести себя в порядок: прибрал волосы, подровнял бороду, почистил штаны и рубаху, отправился вдоль ручья вниз по течению. Быстро понял, что с наведением марафета поспешил. Путь оказался не простой, тернистый, но действительно, как и рассчитывал Анатоль, вывел его вёрст через десять к достаточно широкой реке, на изгибе которой вниз по течению дымила печными трубами небольшая деревенька. До неё добрался уже вечером, снова привёл себя в порядок и попросился в крайний двор переночевать. Как по заказу хозяйка оказалась молодой вдовой с двумя ребятишками и за обещание наколоть дров и помочь на дворе, пустила Анатоля переночевать на сеновал.

Нюх не подвёл старого ловеласа, хозяйка гнала недурной самогон и относительно быстро поддалась обольстительной обходительности нового гостя. Через три дня Анатоль едва выбрался от разомлевшей в лучах мужского внимания вдовушки, обещая вернуться, и узнал, что началась война с немцами. На вопрос Анатоля не боится ли Евдокия, так звали хозяйку, принимать у себя гостей, она ответила, что в деревне её считают ведьмой и даже судачить за её спиной боятся.

Возвращаться в скит было страшно, но не вернуться Анатоль тоже не мог. Чувство, похожее на угрызение совести, начало овладевать им на исходе третьего дня, проведённого в объятиях Дуняши. Скит стал для него домом, а старцы вроде как родителями. Анатоль возвращался словно блудный кабель, поджавший хвост, и не мог понять причину мучащих его угрызений совести. Вроде никакие обеты он не давал, присягу не принимал, а совесть грызла так, будто бы он нарушил единственное и главное обещание в своей жизни.

Не поняв причину возникновения мучащих его чувств, в пятницу вечером Анатоль, измученный сложной обратной дорогой и виноватый, боясь случайно встретить кого ни будь из отшельников забился в свою землянку, собираясь выспаться, и надеясь, что его путешествие осталось для всех незамеченным. В субботу он усерднее обычного принялся копать ручей, работал весь день, заметно продвинулся и остался собой доволен. В воскресенье утром встал пораньше и не ленясь пошёл на молитвенное собрание, но старцев в обычном месте не оказалось. Анатоль их подождал, но, когда стало ясно, что никто не придёт, отправился сам на поиски. Землянки старцев были пусты, места для молитвы тоже. В скиту царило запустение. Всё выглядело так, словно здесь по меньшей мере неделю никого не было и только дикие птицы, и мелкие звери искали чем поживиться.

Анатолем овладел страх, смешанный с раскаянием и стыдом. Он не сомневался, что именно его поступок стал причиной общей разрухи, в панике, добравшись до своей землянки, он в первый раз в жизни, стал горячо молиться, надеясь, что Господь вернёт всё обратно, найдёт потерявшихся старцев и исправит его грех. За молитвой Анатоль заснул. Утром, долго не думая и перекусив на ходу, отправился копать ручей. Рыл усердно, но наткнулся на россыпь больших камней, словно старый фундамент, который не получалось никак обойти. Проковырялся с ними почти весь день и мало продвинувшись в своих трудах, вернулся в свою келью. Перекусил тем, что было и в вечерних сумерках уставший виноватый и несчастный пошёл снова искать старцев, но картина была прежней, никого, кроме запустения в скиту, не было. Ещё больше испугавшись, Анатоль вернулся в келью ночью и снова в отчаяние стал молиться. За этим делом он снова заснул. Весь следующий день прошёл примерно так же, как и предыдущий. Каменная кладка поперёк ручья не поддавалась, старцев не было, а печаль Анатоля переросла почти в отчаяние. Но, он не оставлял попыток прорыть русло и на следующий день, также, проведя полночи в молитве, обещал Богу исправиться и больше не грешить, не повторять всего того, что совершал в жизни до этого и плакал как маленький ребёнок. Он не мог себе даже представить, что будет жить в скиту без других отшельников и не мог вообразить, как уходит отсюда, не дорыв ручей, не пройдя тот путь, который перед ним открылся в этом месте. Что будет делать, потеряв людей, которые по неизвестной причине стали ему ближе всех остальных на свете. Вроде как альпинист выбрал горную вершину, подготовил инструменты и снаряжение, собрался в путь, а вершина растаяла в тумане и её больше не найти нигде.

На четвёртый день, когда отчаяние Анатоля уже было на пределе, а камни так и не поддавались, к нему на помощь пришли сразу все три старца. Анатоль от радости упал на колени и сгрёб в охапку их всех разом, обещая больше так не делать, просил у них прощения.

Вчетвером отшельники быстро разобрались с мешавшими рыть ручей камнями, следом за которыми началась мягкая и рыхлая земля.

– Давайте сегодня сделаем исключение и соберёмся на общую трапезу. У нас большой праздник, наш брат Анатолий решил стать одним из нас. – Сказал Серафим, и все дружно отправились к общей кухне, расположенной где-то в середине скита.

Анатоль развёл огонь. Антоний принёс сушёные грибы и коренья, Паисий набрал только проросшей сныти и крапивы. Серафим помыл Кастрюлю и набрал воды.

У нас будет сегодня настоящий праздник, сказал Паисий и посолил суп, хотя обычно этого не делал.

Все ели молча, слов не требовалось, всё было понятно и без них.

Два следующих года Анатоль искренне старался измениться и жить, как его учили отшельники, пытался найти Бога. Нельзя сказать, что всё шло гладко, были и за это время у него провалы и падения. Он ещё несколько раз, не выдержав убегал в деревню. Один раз вернулся с полпути, в другой только через два дня, навестив всё-таки гостеприимную вдовушку. Но каждый раз после этого бежал каяться к Антонию. Потом, выполнял возложенную на него епитимию искренне собирался больше не грешить, но оступался в чём-то другом. Рыл ручей, молился, срывался, нарушая устав скита, снова молился и рыл ручей. Тем временем в стране война переросла в революцию, а потом и в Гражданскую войну.

О революции Анатоль узнал от своей вдовушки, а о Гражданской войне, большевиках, захвативших власть и гибели царской семьи, сообщил отшельникам сельчанин, продолжавший приходить за поделками.

Новость об этом Анатоль воспринял очень лично, она всколыхнула в нём волну прежних воспоминаний, и досада от того, что революционерам, на борьбу с которыми он потратил столько сил, хоть и под началом Иллюминатов, удалось победить, вывела его из равновесия. Он ходил целый день, как не свой, работа валилась из рук, а вечером он пошёл к Антонию за советом. Но подходя к келье старца, услышал громкие голоса и площадную брань, почувствовал запах табака и услышал выстрелы. Это чекисты, выбившие признание из сельчанина о том, где живут старцы, пришли их арестовывать. Анатоль стоял в растерянности и смотрел, как Антония, стоящего на коленях вяжут верёвкой, стреляют из револьверов по иконам, написанным Серафимом, и в нём, естественным образом, накипала растерянность и ярость. Но, когда группа затянутых в кожаные плащи усатых чекистов, дымя папиросами, направилась в его сторону, Анатоль испытал животный страх и бросился тихо бежать. Прячась за деревьями и наблюдая, как бандиты заходят в его келью и не обнаружив там никого, с бранью и побоями уводят старцев, сетуя на то, что не успеют до темноты выбраться из леса.

В сером сумраке вечернего полумрака стало тихо, до звона в ушах. Только колотилось испуганное и полное гнева сердце. Весь прекрасный, стройный мир, выросший вокруг Анатоля за эти годы рухнул, осыпался в труху, Анатоль стоял на пороге своего жилища и на него снова щурясь, одним глазом, смотрел чемодан – привет из прошлой жизни.

13. Снова вместе

Опустившаяся на лес ночная тьма не мешала Анатолю бодро шагать к своей цели. Мы с ним снова были вместе. После стольких лет одиночества, проведённых мной в старом чемодане, установившаяся между нами связь почти угасла. Но теперь, когда опостылевший желтоватый ящик остался валяться распотрошённым на полу землянки, всё самое ценное распихано по карманам моего господина, а я в его потной и руководимой гневом руке срубаю макушки мелкого кустарника, связь между нами снова крепнет. Особенно после того, как он изрубил в темноте небольшой куст орешника, росший у нас на пути, весь исцарапался об острые пеньки, разодрал одежду, но прошёл там, где задумал. Я решил, что воин, которого я знал столько лет снова со мной.