Максим вздохнул и переключил рацию на плавную настройку частоты. Отыскал волну переговоров аэродрома.
— Здесь Сирин-восемь, панкийский летчик, пилотирую штурмовик Рейнджер с авиабазы Тангшер. Прошу разрешения на посадку на аэродроме Союза.
В эфире моментально стихла ругань, наступила тишина.
— Я Сирин-восемь, повторяю: прошу разрешения на посадку на аэродром Союза. Какая полоса наименее повреждена?
— Все повреждены, — прорезался суровый голос. — Выбирай любую. Но лучше, чтобы ты, урод, разбился при посадке. Иначе пожалеешь, что остался жив.
Похоже, Вишева ему соврала о гуманизме к пленным летчикам…
Глава 8
Скапотировать, то есть перевернуться через нос самолета при посадке, было легче легкого. Обе взлетные полосы авиабазы Союза напоминали лунную поверхность — сплошь в кратерах.
Максим на малой высоте прошел два раза вдоль аэродрома. Обратил внимание, что мало пострадала одна из рулежек, длинная — почти в половину ВПП, но более узкая.
Поскольку запасной бак давно сброшен, а керосина в остальных осталось минут на пять, решил рискнуть. Как вариант — катапультирование, но исправный самолет, переданный противнику на блюдечке, несколько подмажет начало тяжелого разговора. Хотелось бы надеяться.
Итак, разворот. Закрылки, шасси. Касание у самого начала дорожки. Яростное торможение.
Он все же сжег покрышки, стараясь не выкатиться на грунтовку. Зубодробительный скрежет голого металла ободов по бетону, и Рейнджер замер.
Максим откинул фонарь пилота, отсоединил провода от радиостанции и снял дыхательную маску. Выпростав ноги наружу, сел на борт кабины.
Самолет окружило человек тридцать. Некоторые наставили автоматы. И ни одному не взбрело в голову подтянуть лестницу.
— Я прилетел к вам добровольно! Я сдаюсь в плен!
Ремень с кобурой полетел на бетон. Максим ухватился руками за борт кабины, повис, а потом разжал пальцы.
Падение с такой высоты и удар ногами — чепуха для прыгавшего с парашютом. Тем более — по сравнению с дальнейшим.
Его били аккуратно и избирательно, стараясь, чтоб пленник не потерял сознание и не перестал чувствовать боль. Сапог врезался в почку. Когда Макс перевернулся на спину, подтянув колени к голове, и укрылся руками, прилетать стало отовсюду. Наконец, кто-то схватил за запястье и сильно дернул, открывая голову, и в лицо врезался винтовочный приклад.
Остальное смазалось. Вроде где-то далеко, словно в другой галактике, бухнул пистолетный выстрел и раздался хриплый бас: «Отставить, мрази гребаные, все назад!». Потом Максима понесли куда-то. Там не слишком нежно уложили на что-то твердое и на время оставили в покое.
Открывать глаза нисколько не хотелось. Как сквозь пелену долетал все тот же хриплый бас: «Считай, что ты под трибуналом, лейтенант, и твоя команда обормотов! Чем вы лучше гребанных уродов из Кашпирра⁈ Летчик сдался, боевой самолет пригнал… Что-о⁈ Молчать! Оружие отдать! Руки назад! Сейчас же — в карцер!»