Слуга отречения

22
18
20
22
24
26
28
30

– …вот так. Сожми кулаки, Тим. Покажи мне зверя.

Сперва Тимка не почувствовал ничего особенного, но уже спустя несколько секунд у него вдруг отчего-то резко зазвенело в ушах. По напряжённым рукам от ладоней к плечам прошла волна мелкой вибрации, и тут Тимка ощутил, как всё его тело внезапно окутало жаром; запястья заболели, как будто их накрепко перетянули верёвкой.

И в следующий момент… что-то изменилось.

Крошечные колюшки защекотали сначала лицо, а потом и всё туловище; ледяной воздух вокруг сделался каким-то густым, одновременно сладким и терпким. Тимка рефлекторно сделал глубокий вдох и вдруг понял, что туман, лежащий на земле, словно проникает внутрь его тела, растворяется там, и от этого ощущения ему вдруг делается очень легко, будто он потерял часть собственного веса. Так легко, легко и беззаботно…

– Какой славный… – нежно сказала женщина. – Я буду звать тебя Аспид.

Преисполнившись какого-то странного волнения, Тимка обернулся к зеркалу, висящему на столбике крыльца.

С отражения на него большими синими глазами с широким вытянутым зрачком и подвижными разделёнными веками глядело… больше всего это существо напоминало ящерицу с продолговатой мордой, покрытой мелкой серебристо-серой чешуёй, но с почти человеческими губами и с маленькими заострёнными ушками. На груди у существа Тимка разглядел едва заметный узор в виде тёмных поперечных полосок. Он не мог видеть себя целиком, но сразу же посмотрел на свои руки – непривычно мускулистые и гибкие, оканчивающиеся крупными лапами с маленькими перепонками у основания пальцев и короткими загнутыми когтями.

Тимке не было ни страшно, ни странно – но так ведь оно всегда и бывает во сне.

– Откуда взялся этот облик? – только и спросил он.

– Из твоего подсознания, – ответила донья Милис. – Ты теперь не человек, материальное не властно над тобой… Как и над всеми нами.

– А кто вы такие?

– Мы – власть, мой мальчик. Мы хотим восстановить справедливость в мире, чтобы каждый в нём получил то, чего он на самом деле заслуживает. – Она взяла его руку, нет, его лапу в свою горячую узкую ладонь с длинными пальцами, унизанными старинными тяжёлыми перстнями. – Показать тебе, на что ты способен?

Глава 3

– Первый день у антиподов, и уже с открытыми плечами? Сме-е-лый малыш, – хмыкнул Алекс. – На, держи, – он порылся в карманах и протянул ей тюбик солнцезащитного крема.

– Да брось ты! – возмутилась Верена. – На дворе семнадцать градусов, и дождь вот-вот начнётся. И вообще это бе-е-е…

Они сидели под большим белым тентом, раскинутым над столиками университетского кафетерия, из приоткрытой двери которого слабо тянуло сладковатым запахом свежеиспечённого хлеба. Кругом галдели студенты, видимо, все поголовно совмещающие поглощение тостов с веджимайтом и крабовых палочек во фритюре с какими-то ужасно увлекательными научными дискуссиями. Влажная тропическая духота ранней весны, всего за сутки сменившая хрустальную берлинскую осень, всё ещё казалась Верене страшно непривычной, а краски вокруг – необычно яркими, как будто всему миру вокруг прибавили контрастности. В кронах деревьев над головой, каждое из которых состояло, как казалось, из нескольких плотно переплетённых стволов, раздавалось звонко-щёлкающее птичье чириканье.

– Над нами озоновая дыра. Практически открытый космос, – пояснил папа, поднося к губам кофейную чашку.

– Вот-вот. Когда мы месяц назад приехали из России, мой коллега в первый же день заработал ожоги на плечах, как от утюга, – наставительно заметил Алекс, с наслаждением откусывая от большого сэндвича с авокадо. – В такую же самую погоду. Здесь тебе не Европа. Так что лучше не ерепенься-ка ты и слушай старших.

– Не такой уж ты и старший, – из чистого упрямства проворчала Верена, показывая Алексу язык. Ей наконец-то опять было легко. В самолёте её всё ещё потряхивало от воспоминаний о предыдущей ночи, но после пересадки в Сингапуре всё вокруг разом сделалось таким чужим, необычным и занятным, что тревога почти полностью отступила, смытая волной новых впечатлений.

– Я-то? Да я тебя первый раз увидел, когда ты ещё говорить не умела. Когда это было, ты не помнишь, Пауль?