– А почему ни-шуур вообще против… нас? – спросил Тим. – Если они тоже были рождены тули-па?
Уханье неожиданно сменилось громким стрекотанием, а затем – пронзительным коротким визгом, и за аркой снова стало тихо. Правительница едва заметно поморщилась.
– Десятки тысячелетий назад ни-шуур оказались в меньшинстве и потеряли власть на Погибшей Планете, – тихо сказала она, поворачиваясь к Тиму. – А вместе с властью они потеряли и свою суть. Свой стержень. Ты представляешь, каково это, Аспид? Никто из них никогда не признается себе в этом, но никто никогда себе этого и не простит. И все они до единого теперь ненавидят нас за это.
Донья Милис проследила тонкими пальцами изгиб гигантской окаменелой раковины, вросшей в камень стены.
– Среди ни-шуур есть прекрасные воины, но тем они опаснее, – медленно проговорила она. – Ведь они предали свой народ, а значит, они сами себя приговорили к уничтожению… Ну да хватит об этом. Позови ко мне Тео и Вильфа, малыш. Если я правильно чувствую, ты найдёшь их в боевой зале.
Тим кивнул и неловко приопустился на одно колено, коснувшись ладонью тёплого каменного пола. Потом он встал и направился к выходу, но вдруг обернулся:
– Правительница…
– Да, Аспид?
– Значит, ты тоже когда-то… была ни-шуур?
Донья Милис покачала головой:
– Я совершила непростительную ошибку, мальчик мой. Но это было давно. По человеческим меркам – очень, очень давно.
Они нападали сообща: пять или шесть отвратительных тварей, каждая размером с крупную собаку. Вонючие, сочащиеся чёрным слепые глазницы, раззявленные пасти с несколькими рядами длинных зубов, острые шипы стальных когтей на скользких белёсых лапах.
Слепые глаза…
Нет! Не вглядываться. Теперь отследить кинестетику, так, вроде бы? Двигаются уверенно, теряют связь с жертвой, начиная с расстояния три, пять… восемь шагов. Они что, ориентируются на запах? Или на тепло?
Верена скрещивает ладони, резко выдыхает, и запястья обливает светом и пронзает болью, но больше ничего не происходит. Она всё ещё заперта в своём слабом, уязвимом, беззащитном человеческом теле.
Слепые глаза… мерзкие, полуразложившиеся, пустые глазницы, взгляд на которые парализует тело и волю, а тем временем внутри – не в горле даже, а гораздо глубже, где-то в животе, – зарождается отчаянный крик-вой. Вопль ужаса.
Стоп! Стоп, чёрт подери, стоп! Сохранять контроль… Действовать. Снова скрестить руки на груди, и – вдох и выдох, только ни в коем случае не зажмуриваться. «Ну же! Переход!»
Сердце колотится, кажется, прямо в горле. Тварь, словно что-то почувствовав, рывками приближается и…
«Не получается… не могу… ПОМОГИТЕ!!»
Она захрипела, выгибаясь на белой кушетке, и внезапно услышала звук собственного бешено колотящегося сердца. Мягкие резиновые фиксаторы, перехлестнувшие лодыжки и запястья, послушно ослабли, и Верена, всё ещё полулёжа на горячей, жёсткой, пахнущей нагретым пластиком поверхности, судорожно распахнула глаза, ощущая, как предательски ломит всё тело.