Чёртов плод

22
18
20
22
24
26
28
30

В тот же момент в полумраке ярко вспыхнули огни рампы, и Верена поспешно засунула телефон обратно в сумку.

Сцена перед ней заполнилась полупрозрачными извивающимися голограммами, напоминающими тощих карликов в похожей то ли на спортивную, то ли на военную форме. Лица карликов закрывали уродливые средневековые маски с длинными птичьими клювами. Зал тут же наполнило угрожающее, делающееся всё громче и громче низкое тяжёлое гудение, перемежаемое тонкими трелями невидимой флейты, и эфемерные фигурки закружились в странном изломанном танце, то и дело наскакивая друг на друга; в публике раздались оглушительный свист и одобрительные возгласы.

– Смотри, Диана, они опять выходят, – Верена вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. – Я же говорила тебе, что это ещё не конец…

Свет снова померк, и секундой позже ослепительно яркий луч прожектора осветил одетую в тёмный, подпоясанный волосяной верёвкой монашеский балахон скрипачку. Солист с вымазанным чёрно-белым гримом лицом и закрытыми глазами стоял перед скрипачкой на коленях в клубах горьковато пахнущего искусственного тумана, который струился из многочисленных дым-машин под потолком, и Верена, мгновенно оценив эту мизансцену взглядом художника, невольно залюбовалась, глядя на них обоих: восхитительные маски, рабы своих ролей, перевоплотившиеся в существ из другого мира, из страшной сказки, из детского кошмара…

Меланхоличный голос скрипки, словно серебряными гирляндами, украсила череда переливающихся во мраке электронных аккордов, и в душном воздухе зала над головами людей поплыл ровный и проникновенный женский голос:

     Картонные маски изгрызли крысятаи в трещинах стены в театре проклятом…Не видеть, не видеть, не видеть, но жить –вот мой сладкий бред… что ещё говорить?..

«Как же это всё-таки странно, – мельком подумала Верена. – Я столько раз слышала эту песню на финском, и только теперь могу вдруг понимать её слова…»

Звуки скрипки оборвались на высокой пронзительной ноте – словно прощальная вспышка ночного костра перед тем, как его затушит холодный утренний дождь в сером, наполненном сырыми тёмными тенями лесу, – и в следующий момент свет в зале плавно погас, и за спиной у скрипачки вновь разошёлся гигантский чёрный занавес, открывая красноватую, кроваво-пламенную глотку сцены с ярко освещённой ударной установкой, на которой красовался светящийся логотип в виде жуткого четырёхглазого безволосого пса с ощеренными клыками.

Зал восторженно взревел. И сразу же грянула уже совсем другая музыка – закладывающая уши, неторопливая и неумолимая, словно поступь сказочного великана, – и Флинн порывисто поднялся с пола, цепляясь руками за микрофонную стойку.

     Укусы яда в тишине –              бежа-ать!Невинность мелом на стене             распя-ать!Любовь в безжалостном огне              забы-ыть!  И совесть в ядерной войне              уби-ить!!

Окружённый налетающими на него со всех сторон белёсыми призраками страшных голограмм мужчина протянул микрофон в зал. Публика подхватывала каждое его слово уже почти в экстазе, в животном кайфе от единения с музыкой, и внезапно обострившимся зрением Верена увидела, как будто бы прозрачные языки пламени, невидимыми факелами взметнувшись над толпой, сливаются в один бурный штормовой вал, и как этот вал, дрожа и вибрируя, стремительно катится поверх человеческих голов прямо к сцене. Верена почувствовала, как в солнечном сплетении у неё что-то сладко запульсировало, отзываясь на эту вибрацию. «Верховая и низовая энергия», – в очередной раз вспомнила девушка что-то из объяснений Пули. Слияние сил и обмен силами.

Красиво как…

– Посмотри, Диана… А у него ведь браслеты на руках, совсем как… наши, правда?

Опять на страшном тёмном дне               леж-и-им!     Оставь планету сатане –              бежи-и-м!!!

Солист, крепко сжимающий двумя руками микрофонную стойку, неожиданно пошатнулся. Лицо его исказилось от боли, и он опять рухнул на колени, почему-то так и не выпуская стойки из рук. «Вот это экспрессия», – успела подумать Верена, и в этот момент кисти у неё заломило, словно от погружения в ледяную воду – знакомо и необыкновенно сильно. Она обернулась к Диане и увидела, как на руках у той тоже начинают светиться чёткие золотистые линии. Женщина изумлённо повернулась к ней, перекрикивая вопли беснующейся толпы:

– Ты тоже это чувствуешь, или?..

И в этот момент свет на сцене начал дробиться и мерцать, вторя раскатам оглушительного барабанного соло. В зале сделалось совсем темно, потом всё вокруг осветилось красным, а потом опять рухнула тьма. Верена сумела ещё разглядеть, как Флинн опирается на руки, безуспешно пытаясь подняться, как вокруг его запястий вспыхивают ослепительно белые полосы, и как на некоторое время в мельтешении световых эффектов проступают контуры похожего то ли на кабана, то ли на гигантскую собаку зверя, всё ещё окружённого какими-то ещё более кошмарными голограммами.

Сумасшедший ритм ударных продолжал бить по ушам, а мужчина уже лежал ничком, почти не шевелясь. Откуда-то из-за кулис к нему стремглав выскочило несколько человек в чёрных футболках. Те торопливо помогли Флинну подняться и под руки увели со сцены – а вновь освещённая лучами направленных на неё со всех сторон прожекторов женщина в монашеском балахоне снова вышла к огням рампы, поспешно вскидывая к подбородку пузатую электронную скрипку.

Видно было, что импровизировать подобным образом на концертах ей было далеко не впервой.

* * *

– Мо-ой бог, Аспид, ну это уже просто скучно. Я ведь ещё даже во вкус не успел войти…

Вильф облизнул перепачканные кровью когти и рассеянно пнул оказавшийся под ногами крупный серый булыжник, похожий на чьё-то огромное пятнистое яйцо. Булыжник пронзительно пискнул, выбросив в воздух разом несколько десятков тонких червеобразных щупов, и, как футбольный мяч, отлетел метров на десять в сторону, приземлившись у подножия гигантской горы, под которой громоздились груды осыпавшихся, вероятно, в незапамятные времена замшелых валунов.

– Нет никакого удовольствия тебя мучить, пока ты так легко позволяешь себя парализовать, маленький тули-па.

Под сводами боевого зала царил зыбкий полумрак, который лишь высоко под почти невидимым снизу пещерным куполом прокалывали лучи яркого-белого, очень похожего на дневной света из узких скальных ниш. Полумрак смущал Аспида особенно – он совершенно не понимал, каким образом при таком освещении вообще можно толком различать действия противника, не говоря уже о том, чтобы как-то их предугадывать. («Это я тебя ещё пока полностью зрения не лишал, малыш, – рассмеялся как-то Вильф в ответ на его робкий протест. – Учись использовать глаза тули-па, находясь в человеческом теле, пока у меня окончательно не пропало настроение делать тебе поблажки…»)