Её тёмные крылья

Заголовок гласил: «Героиня Дейли».

Я-то знала, что мистер Мак-Киннон ссылался на Геро из мифа о Геро и Леандре, потому что мы только что закончили проходить с ним в школе «Письма героинь» Овидия. Вероятно, это было первое, о чем он подумал: как же по-дурацки получилось, что девушка, которая читала на его уроке миф о двойном утоплении, утопла раньше, чем получила свое эссе обратно. Но все остальные, прочитав «героиня» в заголовке, представляли себе персонажей фильмов или грозных воителей из эпических поэм. Людей, что жили и умирали, зачиная войны, участвуя в войнах или оканчивая войны – где-то там всегда присутствовала война. Никто и не вспомнил о той героине из цикла Овидия, которая была всего лишь девушкой.

Так что заголовок всеобщего восторга не вызвал.

Келли Мартин, директор местного супермаркета, носилась от двери к двери с ручной тележкой, собирая все экземпляры, что могла получить, но наш я ей не отдала. Она вывалила их перед дверью мистера Мак-Киннона, а Том Крофтер, если верить слухам, на них помочился – но только на последнюю страницу, из уважения к погибшей. Он старался избегать фотографии девушки, найденной мертвой в озере в день Тесмофории[1].

Героиня Дейли.

Вот что я вам скажу насчет Бри Давмьюр – героиней она не была.

Бри Давмьюр была моей лучшей подругой, сколько я себя помню. Пока не стала человеком, которого я ненавидела больше всего на свете. Иногда, правда, вторым по ненависти человеком – тут уж зависело от настроения.

Еще три месяца назад мы были Бри-и-Кори, Кори-и-Бри, – произносятся в одно слово, воспринимаются как единое целое, двуглавое воплощение одной сущности, мини-гидра. На фото, которое мистер Мак-Киннон взял со школьного сайта и использовал для своей статьи, были мы двое. Вот только меня он обрезал. И даже сейчас я не могла не отметить иронию.

Несмотря на старания мистера Мак-Киннона, на фото можно было заметить завиток моей ушной раковины, прижатой к ее уху, и наш двойной пирсинг-хеликс, за который нас посадили под домашний арест в позапрошлое лето: меня на неделю, а Бри до конца каникул. Мы держали друг друга за руки, когда иглы пронзали уши раз, потом другой, а наши пульсы бились в такт мелодии, которую мастер выстукивала ногой.

Я не хотела прокалывать уши, но Бри умоляла меня не бросать ее. А когда мои проколы воспалились, подруга, разумеется, настояла, чтобы я оставила серьги, заставив меня поклясться не снимать их. Самое печальное, что, когда осенью мы вернулись в школу, сокрыв кольца под волосами, мне казалось, оно того стоило.

Уже тогда я должна была догадаться, что она змея: Бри сразу же заменила дешевые сережки серебряными, так что мы совсем не походили друг на друга.

Словно проблем с заголовком было недостаточно, мистер Мак-Киннон попытался изменить размер фотографии, но накосячил с пропорциями, растянув ее челюсть и увеличив лоб. Если бы ниже не прилагался некролог, я восхитилась бы этим жутким лицом с плаката «Разыскивается». Если бы ниже не прилагался некролог, я бы с радостью разукрасила фото – зачернила зубы, пририсовала монобровь и парочку волосатых бородавок. Выколола бы Бри глаза циркулем из моего школьного пенала. Наклеила бы ее лицо на чучело, сделанное из травы и волос, слюны и крови, и призвала бы фурий проклясть бывшую подругу за ее злодеяния. Но это был некролог, поэтому смысла в этом я не видела – худшее уже произошло.

Фотография была сделана в конце учебного года; и впереди нас ожидало лето, которое должно было стать самым лучшим, потому что нам исполнилось по семнадцать, а Бри божилась, что лето в семнадцать – лучшее, что когда-либо могло случиться в жизни. И не вполне честно говорить, что это был снимок нас двоих, потому что на нем также был Алистер Мюррей.

Я стояла посередине, эдакий мост между ними: лучшая подруга Бри и девушка Али. Пока Бри и Али не решили, что мост им в конце концов больше не нужен. И тоже не вырезали меня с фото.

Когда кто-то умирает, существуют определенные ритуалы, которые необходимо выполнить. Тело надо обмыть и обработать оливковым маслом, а на губы положить монетку для Лодочника, чтобы тот доставил душу в Загробный мир. В ночь перед похоронами совершается протесис, когда женщины исполняют над телом усопшего погребальные песнопения. На следующий день экфора, похоронная процессия, направляется к могиле, где в качестве подношений Аиду в могильную яму изливаются молоко и мед, вода и вино. Иногда плакальщики предлагают богу прядь своих волос. Наконец, в честь покойного проходит поминальный пир, называемый перидейпнон[2].

Без должных церемоний тело умершего останется на берегу Стикса[3], неспособное двигаться дальше и достичь Загробного мира. Что-то подобное есть, и когда парень бросает тебя. Существуют определенные ритуалы, которые тоже нужно выполнить. Не официальные, конечно, – не то чтобы где-то существовало священное писание о разбитых сердцах, – но хорошо всем известные. Опробованные и надежные средства, как пережить расставание. И ты должен их соблюсти, иначе не сможешь двигаться дальше.

Сперва ты приглашаешь всех своих друзей на ночевку, и они приходят в твой дом, чтобы тебе не пришлось одеваться или выходить на улицу, где можно ненароком столкнуться с бывшим. Это протесис. Но вместо заунывных панихид вы распеваете свои любимые песни, начиная с грустных, а затем переходя к действительно злым, непристойным и «иди-ты-на-хрен» песням. Как только достаточно разозлишься, а кровь вскипит в теле, ты удаляешь номер бывшего из телефонной книжки, стираешь все сообщения и блокируешь его в соцсетях. Надо успеть сделать это раньше, чем он, – что особенно важно, если бросили тебя, а не ты.

Затем все начинают нагло врать, утверждая, как сильно ненавидят твоего бывшего и что он тебя не достоин. Обещают, что скоро все наладится и мир раскрасится более яркими красками; вспоминают, кто нынче одинок и всегда о тебе мечтал. Эти слова и поступки питают и услаждают тебя – это и есть твой перидейпнон. А действительно хорошие друзья прихватят с собой еще и мороженое.

Небольшими шажками начинаешь возвращаться к жизни.

Неделю спустя церемониально отрезаешь прядь или несколько, делаешь новую стрижку или красишься во все цвета радуги. А еще через неделю целуешься с чьим-то братом или кузеном на руинах старинного монастыря на Фрейзер-Филд. Через месяц, когда становится очевидно, что отношениям в самом деле пришел конец, ты собираешь все его подарки и предаешь их огню на заднем дворе, призывая Афродиту ниспослать тебе в следующий раз парня получше. Твои соседи переживают за искры и деревянные заборы и мрачно бормочут что-то про шум, пока вы с друзьями отплясываете ритуальные танцы вокруг железного бака, наполненного сожженными воспоминаниями, но ничего не попишешь, придется соседям потерпеть.