— Извини.
— О чем ты хотела поговорить? — интересуюсь я, положив руки в карманы брюк и облокотившись спиной о дверь.
Аманда опускает взгляд вниз и перебирает пальцами ткань майки.
Нервничает.
А вот я совершенно спокоен. И зол. Мне даже смотреть на нее невыносимо.
— Я хотела поговорить, — начинает она, а затем делает многозначительную паузу. — О нас.
— Нет никаких нас, — грубо прерываю ее я.
Она поднимает глаза, продолжая нервно сминать ткань. Наши взгляды встречаются, и Аманда тут же отводит свой.
— Я знаю, — тихо говорит она. — Я не жду, что ты снова сможешь полюбить меня. Или решишь быть со мной. Мне просто… Мне просто нужно, чтобы ты меня простил, Итан.
— Простил? — Издаю смешок. — Ты убила нашего ребенка, Аманда. Ты убила нас. Меня. Будущее. — Каждое слово, что я произношу, колет по сердцу ножом, будоража старые раны, которые едва смогли зажить. — Целый год тебя это не волновало, а теперь ты вдруг решила прощения попросить?
Сам не замечаю, как перехожу на крик. Аманда вздрагивает, и мне приходится зажмуриться и глубоко вдохнуть полной грудью.
Что я вообще здесь делаю?
— Я не смогу тебя простить. Ты должна это понимать.
— Что мне сделать?
— Ты смеешься надо мной? — нервно усмехаюсь я. — Представь, что у нас уже есть ребенок. Ты пошла с ним гулять, а потом просто толкнула его под автомобиль, и он умер. Затем ты приходишь и говоришь «прости, я его убила», и я такой «да, дорогая, ничего, бывает». Так себе это представляешь?
— Это другое.
— Да? — хмурюсь я. — И в чем же разница? Там ребенок, здесь ребенок.
— Эмбрион, — шепчет она.
— А эмбрион — это не ребенок?
Молчит, и я вижу, как по ее щекам стекают слезы.