Вечные хлопоты. Книга вторая

22
18
20
22
24
26
28
30

— Понемножку.

— Мать когда умирала, не знали про это, — вздохнул Захар Михалыч. — А хоть бы и знали, война была, какой там коньяк. Мужики гидролизный спирт пили и за счастье считали. Слепли от него, а все равно пили!.. Вот какая это зараза, выпивка.

Антонина Ивановна нажарила им картошки, принесла малосольных огурцов, они просидели за разговорами до глубокой ночи, как сидели когда-то давно, в день приезда Анатолия Модестовича из госпиталя, с тощим вещевым мешком, с палочкой, в серой солдатской шинели...

Обо всем переговорили — о работе, о жизни в провинции и в больших городах, о международном положении, не без того, раз собрались за рюмкой мужчины, о футболе тоже, но избегали говорить о главном, ради чего и приехал к зятю старый Антипов...

Уже наполовину опустела бутылка с вином, давно были выпиты и коньяк, и водка, которую привез в корзине Захар Михалыч, а ничего не было сказано о том, собирается ли вернуться Анатолий Модестович домой или хочет забрать к себе семью.

— Тишина-то какая, — поднимаясь и подходя к окну, проговорил старый Антипов. — Спит город.

— Здесь рано ложатся, — сказал Анатолий Модестович. — Особенно осенью и зимой.

— В Ленинграде часто бываешь?

— Бываю.

— И не приходишь!

— Стыдно...

— Это хорошо, что стыдно. Хочу тебе сказать... Плесни-ка мне еще этой кислой водички. — Он выпил вино и поморщился. — Гадость. Домой тебе пора, парень...

Анатолий Модестович молчал.

— Слышишь?

— Слышу.

— И что?..

— Не знаю, Захар Михайлович.

— А кто за тебя знает?

— Может, лучше Клаве с ребятами переехать сюда?

Другого ответа старый Антипов и не ждал, надеялся, что будет другой ответ, но не ждал, и на мгновение он пожалел, что приехал к зятю, поторопил его с решением, которое отнимет у него внуков, лишит его радости, так необходимой ему под старость, однако тут же он и обругал себя за эгоизм, за то, что прежде всего подумал о собственном благе и удобстве, а не о Клавдии и внуках, которым муж и отец нужнее, необходимее, чем он... Обидно сознавать это, а никуда не денешься.