Канари. О да, дож! Всегда помню и радость, и страх той ночи. Мы взяли город и сбросили полумесяц, его защищавший. Венецианцы дрались как львы[310].
Гритти. Мы обязаны чтить их память! А ты разделил с ними победу; покой, которым мы теперь наслаждаемся, — это плод и твоей храбрости.
Канари. Ах! Приятно, конечно, почивать на лаврах, но не вам ли обязан я своей славой! Никто бы и не знал, что я есть на земле, если бы в Далмации и на Сицилии не сражался я под знаменами великого Андреа Гритти и не помогал всеми силами созидать вечный монумент во славу Республики.
Гритти. Дорогой Канари, у тебя слишком пылкое воображение!
Канари. Знаю, что эти хвалы и слово «великий», произнесенное в вашем присутствии, обидны для вашей скромности, но я слишком стар, чтобы остаток дней посвящать лести. Оставим сей труд молодым придворным, которые не сражались еще за Венецию и за вас.
Гритти. Умерь свой пыл!
Канари. Я горжусь тем, что живу в правление государя справедливого, а для врагов отечества — страшного. Венеции нечего их опасаться, пока Андреа управляет ею. Однако если вы и герои, воспитанные на вашем примере, будете оставаться в бездействии, то, боюсь, как бы благоденствию Венеции не пришел конец.
Гритти. К чему эти страхи! Разве нет у нас хороших молодых офицеров, подающих самые счастливые надежды?
Канари. Да кто они такие? По большей части «герои» своих канцелярий — люди изнеженные, обжоры и распутники! Простите моим летам эти бесполезные сетования! Когда говоришь с Андреа, невольно думается, что на свете существует только добродетель! Государь, у меня есть к вам просьба!
Гритти. Какая же?
Канари. Вот уже неделя, как прибыл сюда один молодой человек знатного рода из Флоренции. Его зовут Флодоардо, и все в нем говорит о благородном происхождении и храбрости. Отец его был моим искренним другом, но, увы! этого великодушнейшего из людей уже нет среди нас. Мы с ним вместе начали службу и несли ее на одном корабле. Не раз бивали мы турок — он не ведал страха.
Гритти. Выхваляя доблести отца, ты забываешь рассказать мне о сыне.
Канари. Сын приехал в Венецию и желал бы служить Республике. Прошу вас дать ему хорошее и выгодное место. Сей молодой человек еще прославит наше отечество — смею вас уверить!
Гритти. Тебе известны его дарования и ум?
Канари. Известны, государь! Он храбр и великодушен, как его отец. Угодно ли вам будет видеть его и беседовать с ним? Он здесь, хотя и под маской. Дабы показать вам его намерения, сообщу, что, услыхав о разбойниках, которые беспокоят Венецию, он задумал освободить ее от них и передать в руки правительства всех злодеев, которым удавалось пока избежать наказания. Это первая служба, какую он хотел бы сослужить Республике.
Гритти. Не думаю, чтобы такое было ему под силу. Однако ж передай, что я хочу с ним поговорить.
Канари. Вижу, просьба моя почти уже выполнена, ибо, увидев Флодоардо, нельзя не полюбить его. Наружность его привлекательна, и он расположит вас так же, как и меня.
Гритти. Сколько тебя знаю, Канари, никогда еще не видел, чтоб ты был так воодушевлен. Найди и приведи ко мне этого необыкновенного человека.
Канари. Спешу повиноваться! А вам, сударыня, придется остерегаться; вы слышали похвалы, которые я ему расточал.
Розамунда. Вы пробудили во мне любопытство. Ведите же поскорее вашего героя.