Площадка

22
18
20
22
24
26
28
30

Сон — это самая приятная и самая неизведанная часть человеческой жизни. Для меня сон — всего лишь очередная возможность побыть одному. Может быть, оттого, что я много работаю, я очень редко вижу сны и крепко сплю.

…Мозг, пребывающий в состоянии тета-волн, включил все мои рецепторы и перешел в фазу бодрствования на столько неожиданно, что я не мог не удивиться: такого за всю мою жизнь не происходило ни разу. Я проснулся. В голове еще звучал эхом отзвук не то грома, не то чего-то другого.

Что-то произошло в городе. Я прислушался. Ничего, кроме шума дождя, слышно не было. Вышел на балкон. За деревьями увидел какое-то зарево, и буквально через пару минут зазвучали сирены скорой помощи, пожарной и полиции. Ночная прохлада загнала меня обратно в квартиру. Залез под теплое одеяло и взял телефон, который обычно лежит на полу.

Современный человек узнает новости не из газет, не по радио и даже не по телевидению, а из проверенных источников. А что может быть самым проверенным? Конечно, сарафанное радио, которое, как правило, работает в любых условиях, хоть иногда искажает информацию. Но все же лучше так, чем слушать только позицию правительства по тому или иному вопросу.

В социальных сетях всегда и все узнают первыми. Выкладывают фото и видео, что позволяет оценить правдоподобность информации. Не стоит только читать комментарии, которые, как правило, пишут люди, ничем полезным не занимающиеся, но зато считающие, что их мнение, которого никто не спрашивал, является истиной в последней инстанции.

Как всегда, интернет не подвел. В Сети уже появилось видео с комментарием: «Хлопок, прогремевший несколько минут назад, связан с попаданием молнии в жилой массив частного сектора. Попадание привело к возгоранию». А под видео с этим сообщением стремительно стали появляться новые комментарии.

«Началось», — почему-то вдруг подумалось мне. Непонятно только что и почему. Словно бы я уже давно ждал, когда произойдет что-то в этом роде. Слишком сильное напряжение висело в воздухе, слишком часто был слышен гром и сверкали молнии по ночам, поэтому рано или поздно должно было произойти что-то такое. А пожар, пусть и в центре города, не такая уж и большая цена. Дождь, словно языческий бог, должен был взять какую-то дань со своих идолопоклонников, и он это сделал. Мне стало до обидного жалко пострадавших людей, но чем я мог помочь? Наверное, город снова начнет терять своих жителей. А дождь укрепит свои позиции.

Судя по новостной ленте, огонь бушевал недолго. Пожарные расчеты и дождь сделали свое дело, и священное пламя грозы потухло, оставив разрушения в виде обгорелых стен с черными разводами, словно огонь стремился записать какое-то послание, но ненавистный антагонист в виде дождя так и не дал ему довести задуманное до конца.

В половине восьмого я вышел из дома. Дойдя до угла, посмотрел на след, оставленный стихией, и понял, что еще немного, еще чуть-чуть, и я бы мог попасть под удар дождя. Может быть, я подобрался к чему-то важному и стихия решила меня устранить? Что же, я не боюсь смерти. Смерть — это освобождение, возможность остановить бесконечный бег в неизвестность. Впрочем, эти мрачные мысли могут далеко меня завести. Я сел за руль и завел машину. Магнитола запустила трек с флешки:

Я видел секретные карты, Я знаю, куда мы плывем. Капитан, я пришел попрощаться с тобой, с тобой И твоим кораблем. Я спускался в трюм, Я беседовал там С господином — начальником крыс. Крысы сходят на берег В ближайшем порту, В надежде спастись. На верхней палубе играет оркестр И пары танцуют фокстрот, Стюард разливает огонь по бокалам И смотрит, как плавится лед. Он глядит на танцоров, забывших о том, Что каждый из них умрет. Но никто не хочет и думать о том, Пока «Титаник» плывет. Никто не хочет и думать о том, Пока, пока «Титаник» плывет. Матросы продали винт эскимосам за бочку вина, И судья со священником спорят всю ночь, Выясняя, чья это вина. И судья говорит, что все дело в законе, А священник — что дело в любви. Но при свете молний становится ясно: У каждого руки в крови. Но никто не хочет и думать о том, Пока «Титаник» плывет. Никто не хочет и думать о том, Пока, пока «Титаник» плывет. Я видел акул за кормой, Акулы глотают слюну, Капитан, все акулы в курсе, Что мы скоро пойдем ко дну. Впереди встает холодной стеной Арктический лед.[4]

Мои музыкальные пристрастия настолько эклектичны, что порой я и сам не понимаю, чем мне нравится та или иная композиция. В моей подборке можно встретить попсовые песни и рок, классическую музыку и хард-рок, и я не вижу в этом никаких противоречий. Музыка помогает преодолеть мне усталость, помогает забыть шум дождя, а еще, самое главное, — когда она играет, я могу не думать. Хотя, если вслушиваться в текст и анализировать происходящее вокруг, становится как-то жутковато. Мне кажется, что город со всеми его жителями — это «Титаник», а значит, судьба наша предопределена и остается только вопрос о том, кто же спасется.

Отгоняю дурные мысли. Косохлест сегодня на удивление силен. Пока я дошел до автомобиля, мне показалось, что меня действительно исхлестали.

До работы я доехал относительно быстро. Припарковался, как обычно, напротив здания.

Сказать по правде, нет ничего более стабильного, чем научно-исследовательские институты, или просто НИИ. Все они в той или иной степени похожи друг на друга, будь они в столице или на периферии. Здание, в котором я тружусь, легко узнаваемо и запоминается благодаря необычной раскраске фасада, которая за время моей работы не менялась ни разу, серое с красным. Шесть полноценных этажей — это, конечно же, слишком много в наше время для науки, тем более что раньше штат института составлял порядка ста двадцати научных сотрудников, а теперь осталось от силы тридцать. Конечно, проблема и в том, что заработная плата у нас, как у бюджетников, не самая высокая, да и, несмотря на все усилия правительства по привлечению молодых, в науку никто не идет. Первый этаж стоит закрытым последние десять лет. Руководство неоднократно пыталось сдать его в аренду, но только никто почему-то не хотел занимать пустующие площади.

В нашей лаборатории работает всего пять человек: шеф, Андрей, два инженера и я, а числится еще где-то около пятнадцати мертвых душ. Про Андрея и одного из инженеров я уже упоминал, а вот второй требует дополнительных пояснений.

Курцев Николай Семенович — дедушка под восемьдесят, но еще бодренький. На работе застать его нереально, но, несмотря на это, свои небольшие деньги он получает по делу. Каждый раз, когда возникает поломка, особенно если речь идет о приборе выпуска какого-нибудь махрового года, шеф, о котором я расскажу дальше, звонит ему. В зависимости от важности прибора и его значения для работы лаборатории Семеныч может прийти в день, когда ему позвонили, или на следующий. Совершаемые им действия можно назвать колдовством, потому что поддерживать приборы на протяжении сорока лет, с моей точки зрения, может только человек, наделенный магическими способностями. Курцев не имеет высшего образования, но это нисколько не мешает ему выполнять свои должностные обязанности.

Шеф — это особая песня, вот уж о ком можно было бы писать роман. Сергей Иванович — высокий, худой, с феноменальным черепом и при этом совершенно лысый. Нос огромный, с горбинкой, и под ним густые усы, поражающие воображение. Его глубокий, хорошо поставленный голос опытного лектора делает любое его высказывание настолько значительным, что даже директор иногда прислушивается к его советам. При этом в общении с ним никогда не ощущается ни дистанции знаний и заслуг, ни дистанции возраста. Ты словно бы беседуешь с равным себе собеседником.

Я вообще не понимал, по каким таким причинам он задержался у нас в городе и согласился работать в нашем институте. Ведь если посмотреть географию прошлых мест его работ, то, наверное, флажки будут стоять практически во всех значимых центрах. Но самым важным, на мой взгляд, было его участие в проекте «DarkSide-50», посвященном изучению темной материи.

Директор каким-то образом убедил, уговорил, околдовал — даже не знаю, какой из этих терминов наиболее верно отражает процесс, но результат налицо — я работаю под руководством ведущего ученого в области физики.

* * *

Вахта нашего института — место формальное и занимаемое только для того, чтобы создавать видимость работы. Проходя турникет, я помахал своим удостоверением, а вахтерша даже не оторвала голову от книги.

Лаборатория, в которой я работаю, находится на третьем этаже. И, конечно же, я не мог по пути не зайти к Жоре, чей кабинет расположен в начале длинного коридора, над которым висит старая потрескавшаяся и давно уже не соответствующая содержанию табличка: «Лаборатория массовых анализов». Сейчас от лаборатории осталось меньше трети помещений, которые теперь заняты разросшимся персоналом, обеспечивающим эффективную работу ученых, типа «Отдел по проведению торгов и закупок», «Отдел методологии и развития системы управления проектной деятельностью проектного офиса», «Отдел мониторинга и контроля проектов», ну и так далее. Все эти подразделения выполняют не до конца понятные мне функции, воруя время, которое можно было бы потратить более эффективно. У меня иногда складывается впечатление, что создание этих структур необходимо было для того, чтобы увеличить потребление бумаги, которой в нашей стране, по мнению государства, слишком много. В связи с этим невозможно не вспомнить правило Сандрио: «Когда у бюрократического ведомства появляется новый источник доходов, то первые поступления из него будут использованы на расширение администрации соответствующего проекта, а вовсе не на потребности самого этого проекта». Впрочем, это больная тема, о которой можно говорить бесконечно, но это, как говорится, уже совсем другая история.