И снова информация Гарбера оказалась неточной. Дженис Мэй Чапман не была изуродована. У нее было перерезано горло, только и всего. А нанесение смертельной раны и причинение уродства — это не одно и то же. Это совершенно разные вещи. Даже и не близкие.
— От уха до уха, — пояснил Пеллегрино. — Один большой глубокий разрез. Так что радости мало.
— Вы сами, я надеюсь, видели жертву? — спросил я.
— Лично и подробно осматривал. Я видел кости шейных позвонков. Все вокруг было в крови. Она лежала словно в озере. Это было поистине ужасно. Симпатичная женщина, по-настоящему красивая, одетая для вечернего выхода, аккуратненькая такая… лежала на спине в луже крови. Как такое может быть?
Я ничего не ответил из уважения к чему-то, на что неясно указывал требовательный тон, с которым Пеллегрино произнес последнюю фразу.
— Она была к тому же еще и изнасилована, — добавил он. — Врач обнаружил это, когда раздел ее и положил на стол в морге. А до этого мы предполагали, что ее довели до такого состояния, что она бросилась вниз и разодрала свои ягодицы об острый гравий. Но мне не верится, что она могла сделать это.
— А вы ее знали?
— Мы видели ее в городе.
— И кто же это сделал? — спросил я.
— Мы не знаем, — ответил он. — Возможно, какой-нибудь парень с базы. Так мы думаем.
— Почему?
— Да потому что она именно с ними проводила время.
— Если ваш детектив болеет, — спросил я, — кто расследует это дело?
— Сам шеф, — ответил Пеллегрино.
— А он достаточно опытен в расследовании убийств?
— Она, — поправил меня Пеллегрино. — Наш шеф — женщина.
— В самом деле?
— Да. Это выборная должность. Она набрала достаточно голосов.
В его голосе я уловил явные нотки сожаления и покорности судьбе. Таким тоном обычно объявляют о крупном поражении своей команды.
— Вы боролись за это назначение? — спросил я.