Джек Ричер, или Личный интерес

– Я хочу послушать, как ты будешь рассказывать.

– Я родилась в Иллинойсе, – сказала Кейси Найс. – И выросла в южной части штата. На ферме. Собак обычно называли в честь президентов демократической партии.

– А где родился я? – спросил я.

– В Западном Берлине. Ты сказал это парню в Арканзасе.

– Где я вырос?

– По всему миру, так написано в твоем досье.

– Ты могла бы определить это по моему акценту?

– Судя по твоему акценту, ты мог жить в любом месте.

– Вот почему в ломбарде именно ты будешь вести переговоры. У тебя более четкий акцент, чем у меня. Сербы наверняка боятся, что их подставят, так что любой акцент вызовет у них тревогу. Такой человек может оказаться агентом, работающим под прикрытием. Иностранец – лучше. А ты говоришь как американка. Конечно, если сербы в состоянии это оценить.

– Хорошо, – согласилась она достаточно спокойно.

С таблетками или без них, но пока у нее получалось совсем неплохо.

Поезд метро ехал все дальше, слегка постукивая и раскачиваясь, затем мы выбрались из туннеля и покатили под открытым небом, медленно и величественно, как и любой другой местный транспорт. Мы вышли на «Илинг Бродвей», выглядевший как обычная железнодорожная станция, и оказались на улице. Илинг походил на те места, что мы уже видели на востоке Лондона, когда-то отдаленные сельские поселки, которые поглотил город, и теперь они казались немного смущенными. Здесь была длинная коммерческая зона, несколько больших государственных зданий, далее строй мелких частных магазинов, над одним из которых красовалась надпись: Микротакси Илинга.

А совсем рядом мы обнаружили заведение, где давали деньги в долг под залог небольших ценностей с надписью: Илинг, ссуды наличными. Я ожидал увидеть три золотые сферы, свисающие с черной виселицы – традиционный британский символ ломбардов, – но мне пришлось довольствоваться маленькой неоновой копией в верхней части витрины. И еще там было полно оставленных вещей, маленьких или ценных или и то и другое, а некоторые вообще неизвестно как туда попали.

– Готова? – спросил я.

– Насколько возможно, – ответила Кейси.

Я распахнул дверь, пропустил ее вперед и последовал за ней. Мы оказались в заведении, которое совсем не походило на то, что можно увидеть в кино: тихое прямоугольное помещение, в основном грязно-белое, на потолке флуоресцентные лампы. Прилавок в форме подковы, застекленной сверху; вдоль трех сторон на высоте пояса, под стеклом, – множество оставленных клиентами вещей.

За стойкой стоял хозяин в положении на одиннадцать часов, мужчина среднего роста, лет сорока или пятидесяти, одетый в свитер цвета ржавчины, связанный на толстых деревянных спицах. Наклонив голову, он полировал тряпочкой какой-то небольшой предмет, возможно, браслет. Мужчина поднял голову, повернул ее чуть в сторону, как пловец, и посмотрел на нас без всякой враждебности или интереса. После долгой минуты мы поняли, что взгляд так и останется единственной формой приветствия, поэтому я остался позади, а Кейси выступила вперед.

– Вы не против, если я немного посмотрю, что у вас есть? – спросила она.

Это сразу заставило хозяина сосредоточить внимание на ней, из-за всего лишь одного местоимения – я, а не мы. Очевидно, я не был потенциальным покупателем. Я был никем. Возможно, водитель. Тип за стойкой ничего не сказал, но кивнул, коротко дернув головой, и Найс переместилась вбок, что выглядело разумным с учетом низкого потолка. Казалось, он говорил: смотрите, вроде как ободряюще, но словно тут же хотел оговориться: но это все, что у нас есть.

Я остался стоять на месте, Кейси Найс начала обходить прилавки, изредка прикладывая палец к стеклу, словно что-то привлекало ее внимание, но тут же двигалась дальше, как будто осмотр ее не удовлетворил. Она прошла слева направо, потом справа налево, после чего выпрямилась и сказала: