Беспамятство ее длилось, кажется, целую вечность. Оно помогло Агате пережить похороны сына, накинуло на мир плотную серую кисею бесчувствия, позволило выжить. Хоть и не было в нынешней ее жизни никакого смысла.
Ей что-то говорили про помрачение сознания и роковое стечение обстоятельств, уговаривали не винить себя в том, что не спасла, позволила утонуть своему единственному ребенку. Агата молчала. Первое время она даже не вспоминала о нападении, о дурно пахнущей тряпице у своего лица. Она почти поверила в злой рок и в то, что стала убийцей поневоле. Она виновата и готова понести наказание. Хотелось умереть, но смерть – это слишком просто, она будет жить в муках. Так правильно и справедливо.
Из граничащего с помешательством умопомрачения ее вывел Герман, вывел жестко – пощечиной.
Агата пришла в себя в собственном кабинете. Она сидела за столом, Герман стоял напротив, упершись ладонями в столешницу, смотрел на нее с жалостью.
– Простите, – сказал с болью в голосе, – но у меня не было иного способа до вас достучаться.
– Я тебя прощаю. – Агата закрыла глаза, уже готовая вернуться в свой сумрачный мир.
Ей не позволили.
– …Я исполнил свое обещание, убил вервольфа, – услышала она тихий, почти позабытый голос и открыла глаза. Майстер Шварц стоял рядом с Германом. Выглядел он старым и смертельно уставшим.
– Кто? – только и спросила Агата.
– Пани Вершинская.
Отчего-то баронесса не удивилась. Не оттого ли, что собственное прошлое ее больше не интересовало. Ее вообще ничто не интересовало.
– Старый враг мертв, – сказал майстер Шварц, – но у вас появился новый враг, баронесса. – Вы потеряли ребенка и вините в этом себя. Трагический несчастный случай…
– Замолчите!
– А я считаю, что это было убийство. Вашего сына убили и заставили вас считать себя его убийцей. – Голос майстера Шварца становился все громче, рвал спасительную серую пелену. – Слушайте меня, баронесса. Пока просто слушайте.
Услышанное тогда дошло до нее не сразу, но когда Агата наконец осознала, что произошло, у нее появился смысл жить…
– …Мой мальчик был наследником. – Баронесса смотрела на Злотниковского выродка, разговаривала только с ним одним. – Одним из двух.
– И наследники погибли почти одновременно. – Выродок кивнул. – Несчастные случаи. Очень удобно.
– Особенно для тех, кому досталось состояние после их смерти. – А вот сейчас эта гадина перевела взгляд на Матрену Павловну. – Герман… Господин Шульц провел собственное расследование, узнал все, что только можно. В тот день, когда погиб мой мальчик, в Вене были Антон Кутасов со своей любовницей.
Были. Матрене ли Павловне этого не знать! Сама им денежки на ту поездку отсчитывала. Со старшим-то байстрюком все прошло гладко, и возиться особо не пришлось. Антошка только и сделал, что подпер входную дверь да керосину под крышу плеснул перед тем, как дом поджечь. Плохо только, что не остался до конца, не убедился, что дело сделано. А оно вот как все обернулось… Во второй-то раз Матрена Павловна, как чувствовала, специально настояла, чтобы в Вену вместе с Антошкой поехала Катька. Эта своего точно не упустит, доведет дело до конца.
И довела. Антошке только и осталось, что тряпицу с эфиром к лицу баронессы прижать. Остальное сделала Катька, собственноручно коляску с младенцем к воде толкнула. Помнится, Матрена Павловна тогда еще подумала, что все они теперь в этом деле замарались, что никто никого не предаст теперь. А еще подумала, что на ее собственных руках невинной крови нету. Она ж тогда как раз Наташеньку под сердцем носила, ей не до убийств было. А деньги давала – это да, да только кто же докажет? Нету теперь ни Катьки, ни Антошки. А с Викешей она как-нибудь разберется…