Великая Белая Бездна

— Простите, Плоурайт, я забываю о хороших манерах. Волнение, знаете ли, и напряжение. Нам осталось пересечь всего милю пляжа, а потом мы разобьем постоянный лагерь.

В мерцающем, туманном свете подземного царства гусеницы вездехода мягко врезались в податливый песок, и шум моторов потерялся в просторах огромной куполообразной каверны. Наступил последний этап нашего необыкновенного моторизованного путешествия. Машина Ван Дамма поравнялась с нами, и я увидел, что доктор снова поднял вымпелы. Они слегка колыхались от слабого ветра и движения вездехода, и на мгновение у меня возникла иллюзия, что мы едем на открытом воздухе.

Стены каверны исчезли из виду. Мы двигались по широкой песчаной равнине в мерцающую дымку, которая заволакивала поле зрения, так что могло показаться, будто мы направляемся к какому-то далекому горизонту. И действительно, иллюзия вновь была настолько полной, что временами я совершенно забывал, где мы находимся. Однако Скарсдейл не забыл ни о об этом, ни о возможной угрозе: я заметил, что он вытащил револьвер и положил его рядом с собой на штурманский столик. Ван Дамм поддерживал радиосвязь, и, если не считать того, что вездеходы шли бок о бок и с выключенными прожекторами, все казалось таким же нормальным, как и наша привычная подземная рутина.

И все же это не было нормальным, не могло быть нормальным... Впервые с тех пор, как мы оказались под землей, я испытал прилив возбуждения. Я списал его на иллюзию пребывания на поверхности. По правде говоря, я не сумел бы сохранить крепость духа, если бы мы провели еще какое-то время в вечной темноте туннеля. Регистратор пробега отметил чуть более восьмидесяти шести миль, когда мы, наконец, достигли крайней точки нашего путешествия — по крайней мере, в том, что касалось вездеходов.

В течение нескольких последних минут я ощущал влажность в атмосфере и легкие порывы ветра, напоминавшие ленивое дыхание беспокойного гиганта. Внезапно под нами потянулся намокший песок, и я увидел нечто похожее на тонкую линию прибоя. Вода приливала и отступала перед нами, оставляя блестящие переливы на чуть наклонной поверхности того, что я за неимением лучшего термина буду называть пляжем. Я снизил скорость; по сигналу профессора обе машины одновременно повернули на левый борт, и мы отъехали повыше, заняв господствующую позицию, где могли не опасаться прилива.

Любопытно, что теперь, когда мы очутились на пляже, Скарсдейл, казалось, потерял всякий интерес к нашему окружению. Он отдал по радио приказ Ван Дамму, и я с некоторым изумлением услышал, что все должны оставаться в вездеходах и, как только двигатели будут выключены, начать процедуру перезарядки аккумуляторов, провести уборку кабин, проверить резиновые лодки, оружие и боеприпасы. Оглядываясь сейчас назад, можно сказать, что эта обыденная и скучноватая программа имела глубокий смысл. Мы не знали, с чем столкнемся, и у нас было вдоволь времени, чтобы изучить местность позднее.

Наше выживание зависело от эффективности машин и оборудования; если с вездеходами что-нибудь случится, такая большая группа вряд ли могла надеяться вернуться пешком и обойтись при этом без серьезной катастрофы, несмотря на прежний опыт профессора. Скарсдейл был исключительным человеком, созданным для выживания в неблагоприятных условиях, но я не считал себя отлитым по этому героическому образцу, а остальные, хоть и были чрезвычайно одаренными учеными, вероятно, не обладали достаточной физической силой; правда, в таких вещах всегда трудно судить заранее с какой-либо степенью точности.

Таким образом, мы потратили остаток утра на выполнение возложенных на нас задач, не выходя наружу, и даже пообедали в вездеходах. Наконец наш руководитель убедился, что дела продвинулись настолько далеко, насколько было возможно. Тогда он велел нам вытащить на берег резиновые лодки, оружие и прочее снаряжение; только ближе к вечеру, когда мы выставили охрану, надули две большие резиновые лодки и установили два пулемета на треногах, он объявил о своих планах.

К нашему удивлению, Скарсдейл сказал, что мы отправимся в плавание по подземному озеру не ранее чем через два дня. Профессор назвал этот водный бассейн озером, но он скорее походил на маленькое море. Скарсдейл мог только гадать о его размерах, однако, невзирая на огромную длину туннеля и определенное приливное движение, предполагал, что озеро было достаточно небольшим. Во время своего предыдущего визита он убедился, что вода была солоноватой; по-видимому, в ней не было никакой морской флоры и фауны.

План профессора состоял в том, чтобы продолжать движение почти строго на север в надежде достичь другого пляжа на противоположной стороне озера. Затем группе предстояло отправиться дальше, не забывая о необходимости беречь запасы еды, воды и прочих припасов в целях возвращения. Лодки мы оставим на дальнем берегу и возьмем с собой палатки. Время, проведенное в лагере номер два (так Скарсдейл обозначил это место в отличие от стоянки запасного вездехода у входа в туннель, которую назвал лагерем № 1) будет использовано для обучения и разведки.

Насколько я понял, Скарсдейл хотел, чтобы мы сосредоточились на тренировках с оружием и научились получше обращаться с несколько громоздкими надувными лодками, которые были сделаны из ярко-красной резины, хорошо выделявшейся в тусклом свете пещеры. Список задач также включал исследование границ пляжа, отбор проб песка, камней и воды, тренировки со спасательными жилетами и учения по оказанию первой помощи, практикум по работе со специальными пакетами для перевозки наших вещей и устройству пробного палаточного лагеря — словом, мы должны были освоить все необходимое для жизни на другой стороне озера.

Скарсдейл, наполовину в шутку, предложил назвать туннель, преодоление которого стоило нам таких трудов, проходом Ван Дамма. Доктор покраснел и, заикаясь, отказался от этой чести, но Скарсдейл настоял на том, чтобы нанести название карандашом на крупномасштабные карты, составляемые нашими коллегами. Пока мы собирались в нашу первую разведывательную экскурсию к берегу, Ван Дамм ответил такой же любезностью, предложив назвать озеро морем Скарсдейла, и это предложение нашло одобрение у всей нашей компании.

В таком дружеском настроении мы все после обеда тронулись в путь — все, за исключением Прескотта, которому выпало первым дежурить у вездеходов, оставаясь поблизости от клаксона и пулемета. Остальные медленно спустились к кромке воды.

Прежде, чем описать окружавший нас пейзаж, я расскажу о сценке, вызвавшей громкий комментарий Холдена. Пока трое из нас восхищались открывшейся перед нами неземной панорамой, профессор, не обращая внимания на странные подземные виды, уселся на выступ торчавшей из песка черной базальтовой скалы и погрузился в «Этику Югора», время от времени напевая что-то себе под нос и сверяясь со столбцами цифр.

Мы вежливо подождали, пока Скарсдейл не закончит свои расчеты. Наконец он вскочил и направился к нам, бормоча извинения. Затем он взял на себя роль нашего гида и быстро зашагал вдоль берега; остальные двинулись за ним. Не думаю, что я когда-нибудь забуду зрелище, представшее перед нами в тот час, в этом месте, где не было рассвета, дня, ночи или заката, где терялось само чувство времени — область потусторонней красоты, которую мы вынуждено подчиняли нашим искусственным представлениям о времени, регулярности и порядке.

Мы сразу заметили, что вялый прилив, чьи волны высотой в фут или два накатывали на пологий берег, был таким же фосфоресцирующим, как свет, исходивший со свода. Между ними висело нечто вроде парообразного тумана, перестилавшегося тонкими слоями над поверхностью воды, так что пределы видимости ограничивались примерно двумя сотнями ярдов, далее же все терялось в неясной дымке. Слабое свечение воды, небольшие разрывы в туманном покрове и вибрирующий свет огромного свода каверны, сокрытого от нас, делали весь ландшафт удивительно похожим на какую-то жемчужную, гигантски увеличенную картину Тернера[8].

Мы прошли вдоль пляжа на запад около мили. Здесь путь нам преградила группа скал, уходивших в воду; остававшаяся на суше часть массива была отвесной и неприступной. Мы вернулись, погруженные в свои мысли; все мы были взволнованы и тронуты странностью нашего окружения. По возвращении я сменил Прескотта, который присоединился к остальным в походе на восток. Я стоял на крыше вездехода, напрягая зрение, пока последний из моих спутников не растворился в светящейся дымке.

Я провел там довольно долгое время, а затем с облегчением увидел, что все четверо возвращаются. В восточной стороне они столкнулись с похожей ситуацией: широкий пляж, туман над водой и, наконец, непроходимые скалы; таким образом, пляж был изолирован с двух сторон. Скарсдейл склонялся к теории, что скальные образования были массами, отколовшимися от основных стен огромной каверны, когда она затвердевала в доисторические времена. Другие придерживались аналогичного мнения. Никто из них не придавал скалам какого-либо особого значения, считая, что даже если бы на них можно было взобраться, они бы просто рано или поздно привели исследователя к глухим, непроходимым внешним стенам.

Основываясь на цифрах, полученных благодаря сделанным во время прогулки измерениям и наблюдениям, профессор был склонен думать, что озеро или водный бассейн, несмотря на очевидные приливные тенденции, было не слишком большим; правда, он допускал, что оно может иметь милю или больше в ширину. Мы не могли оценить его продольные границы, однако Ван Дамм считал, что прилив мог быть вызван подземными реками, которые на огромной глубине втекали в озеро с одного конца и вытекали с другого в восточном или западном направлении.

В тот вечер у нас состоялась серьезная дискуссия в вездеходе, и Ван Дамм со Скарсдейлом выдвинули множество теорий. С моей точки зрения, это был один из самых вдохновляющих и интересных вечеров за всю экспедицию. Бремя предыдущих ночей уступило место беззаботному оптимизму со стороны трех младших участников. Даже Холден был больше похож на самого себя, хотя я заметил, что он время от времени бросал взгляды через ветровое стекло, словно желая убедиться, что снаружи все спокойно.