– Живая, но ты был прав, Мефодий пытался ее убить.
– А я убил его. – Он снова посмотрел на свои окровавленные ладони. – Хотел присоединиться к вашим поискам, но вы, Демьян Петрович, что ветер! Нигде не задерживаетесь надолго. – Кеша виновато улыбнулся. – Я отправился домой в усадьбу, решил, что все расскажу утром. А потом еще с улицы увидел свет фонарика и сразу все понял. Он зачем-то снова вернулся.
– И ты полез грудью на амбразуру! – с укором сказал Демьян. – Решил погеройствовать?
– Так получилось. В тот момент я плохо соображал, я лишь помнил, как он меня по голове… Он меня по голове, а теперь вот я его… – Кешины руки дрожали, и крепко сжатые губы дрожали тоже, но он держался из последних сил. – Я думал, подкрадусь в темноте и нападу…
– Дурак, – впервые за все время заговорил дядька Кузьма. – В темноте он мог убить тебя так же легко, как на свету. Вон пуля, которая тебе предназначалась, – он кивнул на стеллаж.
– Дуракам везет. – Кеша по-мальчишески шмыгнул носом, а потом спросил: – Что теперь со мной будет, Демьян Петрович? Меня посадят в тюрьму?
– Глупости не говори!
– Еще и орден выпишут за содействие милиции в нейтрализации особо опасного преступника, – проворчал дядька Кузьма, присаживаясь перед мертвым телом на корточки. – Хочешь орден, Иннокентий?
– Я чаю хочу. С сахаром. – Кеша обхватил себя за плечи.
– Что он мог здесь искать? – Демьян осмотрелся. – Зачем вернулся?
– Не знаю. – Кеша пожал плечами. – Может быть, то, что не нашел в прошлый раз? То, за что убил стариков? Это ведь старый дом, возможно, в нем сохранились какие-то тайники.
– Мы нашли открытый сейф, – напомнил Демьян.
– Старики эти присматривали за усадьбой еще до революции, – напомнил дядька Кузьма. – Могли знать что-нибудь, интересующее преступников. Могли что-нибудь прятать еще с тех времен.
– Что? – в один голос спросили Демьян и Кеша.
– Да откуда ж мне знать? – Дядька Кузьма пожал плечами, но по глазам его было видно, что-то он все-таки знает, но делиться своими соображениями не спешит.
Кузьме было тревожно. Вроде бы и поводов для волнения больше нет. Вот он, Мефодий, мертвее мертвого, никогда больше не обидит ни Галку, ни детей, но охотничья чуйка нашептывала, что расслабляться еще рано, что-то он упускает. Спросить бы у албасты, да только нет ее, точно сквозь землю провалилась старая ведьма. А может, и провалилась. Кто ж ее знает! Наверняка Кузьма теперь знал только одно: отчего волки кружат вокруг Стражевого Камня. Не Желтоглазый их поманил, сами пришли, явились на одним только им слышимый зов. А тот, кто их позвал, ни сном ни духом. Вот такие дела!
…Дети спали. И большие дети, Галка с Лешей, и мелюзга. Спали беспокойно, барахтались в кошмарах, которые щедро подбрасывал им замок. Про кошмары Кузьма знал не понаслышке, самому еще ни разу не удавалось уснуть в этом чертовом месте так, чтобы совсем без сновидений. Мерещилось всякое, все больше из прошлого, а прошлое у него было темное, темнее не придумаешь.
Ворочался с боку на бок Санька, постанывал во сне, сбивал с себя одеяло. Сонная Галка его поправляла, а он снова сбивал, вертелся, пока и вовсе не свалился с кровати. Свалился, но так и не проснулся. Кузьма поднял его, мокрого, взопревшего, на руки, хотел было одернуть задравшуюся на спине рубашку, да так и замер. Девять родинок россыпью под левой лопаткой… Не просто родинки, а метка. Про метку такую Кузьма уже слышал от Кайсы, знал, кому, когда и за что она была оставлена. Вот, значит, из какого рода мальчонка! Вот, значит, что за кровь течет в его жилах! Волчья кровь течет, некогда заговоренная, усмиренная албасты, но все равно особенная. Мальчонка еще маленький, чтобы все это могло проявиться, чтобы он обрел способность перекидываться. Да и не позволили бы ему. Про серебряный оберег Кузьма тоже знал.
В каждом поколении Рудазовых рождались только мальчики. Один мальчик на семью, никогда больше. Да и как может быть больше, когда серебряный браслет только один! Взрослым мужчинам, научившимся контролировать в себе нечеловеческое, браслет был без надобности, малым детям тоже, а вот подросткам, когда в жилах вскипает и человеческая, и волчья кровь, в самый раз, чтобы не перекинуться, чтобы остаться человеком. У Саньки браслета нет, потому как еще мал. Браслета нет, а ведьмина метка есть. И волки ее чуют, кружат вокруг острова, рвутся в дом, потому что Санька для них свой. Санька для них звереныш, очень сильный и очень особенный звереныш! И наверное, если разбудить его и расспросить, окажется, что он умеет с волками общаться. Окажется, что это он отвел беду от детей, когда те отправились в лес за дровами, это он прогнал стаю, осаждавшую сарай с Марком и Демьяном. Все это сделал он, только ничего не понял, потому что еще слишком маленький, потому что не пришло еще его время узнать правду.
И тут же подумалось: а отчего это вдруг Рудазовский мальчонка оказался в детдоме? Что стало с его родителями? Почему не ищут, не борются за своего ребенка? Ответы напрашивались неутешительные: нет больше родителей. А если есть, то сидят… И есть какая-то горькая ирония в том, что мальчонка оказался не где-нибудь, а именно на Стражевом Камне. Точно так же, как Галка. Или это не ирония, а предначертанность, о которой так любит говорить албасты? И что предначертано этим детям? Последний вопрос волновал Кузьму особо, чуяло сердце недоброе. А еще сердце чуяло, как ворочается под ледовым панцирем, как рвется в этот мир желтоглазое зло. Раньше вот не чувствовал, признаться, даже не особо верил рассказам Кайсы, а теперь как-то враз понял, что все это по-настоящему. Оттого и концентрируется в округе зло, оттого и творят люди непотребства, что