Зов серебра

22
18
20
22
24
26
28
30

И она посмотрела. Она даже сумела улыбнуться:

– Все хорошо, Ромочка. Я в порядке.

Она не была в порядке, но кошмары отступили, а с остальным они справятся. Справятся сразу, как только Роман разберется в происходящем.

Максимилиан умирал на руках у Амалии, и руки ее была красными от его крови. Его роскошные волосы тоже окрасились в красный, потому что она гладила его по голове этими самыми окровавленными руками, которые всего несколько мгновений назад сжимали пистолет. Она гладила и баюкала, и шептала, не переставая:

– Прости… прости меня, мой мальчик. Я виновата… Я так и не смогла тебя защитить…

Дождалась ли она прощения, сказал ли ей что-то Максимилиан, Роман так и не узнал. Наверное, нет, потому что Амалия вдруг прижала к себе бездыханное тело, завыла совершенно по-волчьи. Она продолжала выть, когда полковник пытался оттащить ее в сторону, вырывалась, кусалась и царапалась. Но он был мужчиной, и он оказался сильнее, он держал ее, прижимал к себе так же крепко, как Роман прижимал к себе Еву. Вот только Ева не сопротивлялась, Ева в происходящем, казалось, понимала больше остальных.

– Это был он, – сказала, с жалостью и болью глядя на Амалию.

– Он похитил тебя? – Значит, не Змей, беснующийся сейчас в подземной пещере, а вот этот рафинированный гений, по сути, еще совсем мальчишка. Похищал, убивал, держал всех в страхе.

– Он ее сын. – Девушка прижималась лбом к его щеке, и Евино дыхание щекотало его кожу. – Он сын Амалии…

* * *

Она хотела сказать! Собиралась объяснить Роману то, что уже знала, но он так сильно за нее боялся, что не слышал, не хотел слушать! А ведь теперь ей известна правда! Максимилиан ей рассказал.

Ему хотелось выговориться. Даже чудовищу иногда нужны слушатели. У него были зрители, которым он показывал свои страшные картины, обнажал душу, самые темные ее закутки, но они не понимали, не могли распознать в кровавых мазках его истинную суть. А Еве можно рассказать все, взять ее за руку и повести по лабиринтам своего безумия. Или поволочь силой, если станет сопротивляться…

– Они ее любили. – Максимилиан сидел на камне, скрестив по-турецки ноги, говорил с мечтательной улыбкой. – Отец, Бойцов, Горынычев. Они любили ее все, но только Горынычев пообещал ей невероятное – мое исцеление. Я ведь умирал и непременно бы умер, потому что мою болезнь не умели лечить тогда и не научились лечить теперь. А он пообещал. Нашел записи этого земского врача, прочел про Полозову кровь и стал искать дальше. Угадай, что он нашел?

– Зеркало. – Только зеркало могло превратить нормально человека в чудовище. Ева знала это наверняка.

– Правильно, зеркало! Он не просто его нашел, он в него заглянул и попался на крючок. – Максимилиан усмехнулся. – Он начал слышать голос. Или эхо голоса. Голос говорил ему, как нужно поступать, кого искать. И он нашел, сначала волчонка, потом тебя. Вы были носителями серебряной крови, которая была способна мне помочь. Вот только ее оказалось мало, слишком мало. Ее хватало только на контрольного пациента.

– Гордея?

– Да. Горынычев любил мою маму до безумия, сильнее собственного ребенка. А она до безумия любила меня.

– И она знала? Знала, что он с нами делает?! – Тонкий профиль, нитка жемчуга на идеальной шее, безмятежность во взгляде. Она знала?..

– Думаю, она догадывалась, но я умирал, а Горынычев предлагал спасение. А может быть, они ей врали, говорили, что с вами не случится ничего плохого, что они отпустят вас, как только получат лекарство.

– Кто – они?

– Горынычев и мой отец. Великий и гениальный Жан Орда – мой биологический отец. Не скажу, что он любил меня так же сильно, как мама, просто Горынычев нашел и его слабое место.