Во сне Тэд ласкал ее. То нежно, то неистово, и каждое его прикосновение — ожог. Ожог, что воспламенял кровь, заставляя ее кипеть, нестись бурлящим потоком по жилам.
А его руки, губы… Они были везде: на груди, животе, невесомые прикосновениями на внутренней стороне бедер, напористыми поглаживаниями ее лона.
Шенни стонала под его тяжестью, она до смятой к ладонях ткани простыней хотела его. Хотела обладать им, так же, как и он — ей.
Я проснулась то ли от кошмара, то ли от мозговой лихорадки. Тело горело, требовало, скручивало. Резко села на кровати. В темноте и тишине мне самой собственное тяжелое дыхание казалось набатом. Я буквально глотала ртом воздух. Подняла руку, до этого судорожно сжимавшую одеяло. Ладонь медленно наливалась огнем.
Успокоиться. Главное успокоиться. Вдох. Выдох. Вдох. И задержать дыхание. Медленно, словно пытаясь удержать перышко в полете, выпустить воздух из легких и представить, что я сосуд. Сосуд, чуть накренившийся, из которого магия течет тонкой струйкой, почти нитью. Но вот наклонившаяся горловина медленно выравнивается. Магия перестает течь во внешний мир…
Огонь на руках погас, и я смогла перевести дух. Приснится же такое! При воспоминании о том, что было почти реальным пару минут назад, щеки обожгло. Я не была невинной девицей, но этот сон… Тэд. Реальный до покалывания в кончиках пальцев, до вкуса соленого пота на губах, до…
Я выругалась. Так грязно, как могла. Сцепила зубы. Это пройдет. Просто усталость и переутомление. Вот подсознание и выкинуло подобный финт.
«У меня есть Зак. Надежный. Любящий. Тот, в ком я уверена. Кому нужна я, именно я, а не мое тело или состояние…» — повторила про себя. Вспомнила о «женихе» и сразу полегчало. После всего хотелось покоя: тихой жизни, семьи, детей. Все это я видела в Заке.
Буквально заставила себя лечь обратно. Сон долго не шел, потому и утро выходного дня началось для меня позже обычного.
Я проснулась, когда на кухне вовсю гремели посудой, вышла, здороваясь с уплетающими остатки праздничной еды близнецами. Фло не было. Не иначе, старуха покинула свою личную вотчину и отправилась на базар?
Тим и Том весело болтали ногами, сидя на колченогих табуретках, и спорили с набитыми ртами:
— Это механический вестник к Шенни.
— Да нет, к Марлен, к ней обычно ухажеры таких присылают.
— А я говорю, к Шенни. К Марленке все больше стрижи облезлые летают, которых любой разово нанять может. А этот, глядь, именной. К тому же клест.
Только после их перебранки, я обратила внимание на механическую пичугу. Клест подозрительно посмотрел на меня, склонив голову. Его толстый клюв, больше всего похожий на клещи, недовольно щелкнул. Короткий раздвоенный хвост чиркнул в воздухе, когда посланник повернулся. Теперь птица смотрела на меня в упор. Мелкая, коренастая, с уже не яркой охрой начищенной меди, а с налетом зелени. Последнее говорило об исключительном возрасте посланника — это был определенно вестник от Зака. Его род пользовался этим клестом уже не одну сотню лет. Я даже ненароком подумала, что за столь долгий срок магическая искра должна была давно угаснуть, и, наверное, на ее месте теперь дух одного из предков рода Дарк, не иначе.
Птица тоже определилась, напружинилась и взлетела. Если бы была сова, то такой трюк увенчался бы скорее всего столкновением, но юркий клест умудрился подлететь ко мне вплотную и буквально кинуть мне в раскрытую ладонь послание, до того зажатое в его лапе. После чего и вылетел в открытое окно.
Сбоку послышалось довольное:
— Говорил же, что Шенни, — но я не обратила на это внимания, разворачивая бумагу.
Писал и вправду Зак, извинялся, что зайти сможет лишь вечером, но непременно. А еще, что безумно скучает и ждет встречи. Я расцвела улыбкой.