Протеже в этот момент тихо сопела под дверью, ощущая на себе все прелести шпионажа: нервную дрожь в коленях (как бы не застукали), все возрастающее желание чихнуть (словно организм был категорически против эксплуатации его в согнутом положении), рези в глазу от неприятного сквознячка через замочную скважину.
Разговор братьев меж тем подходил к концу.
— Постарайся больше так не влипать, — сделал внушение младшему Зак.
— А я подумал, что тебе понравилось флиртовать с секретаршей, — поддел школяр. — Ты ей такие авансы выдавал, едва ли не в любви признавался.
— Авансы? Я ничего не обещал. Просто вел себя учтиво. Излишне, не спорю. Но на любовь не было и намека. Я даже своим несостоявшимся невестам ни разу об этой любви не заикался. Ведь говорить о чувствах, которых нет, это все равно, что медленно травить ядом женское сердце.
— Почему? — проявил любопытство младший.
— Потому, что рано или поздно она поймет, что ты ей лгал. И возненавидит. Эта ненависть отравит всю ее кровь, убьет ее.
На столь серьёзное заявление брат лишь хмыкнул и, прищурив глаз, уточнил:
— Что, прямо таки никому ни разу никогда и не сказал? Никогда-никогда?
Зак стушевался. А потом, махнув на непутевого родственничка рукой, усмехнулся и признался.
— Да нет, однажды было дело.
Сказать, что Клим оживился — все равно, что ничего не сказать. Он заискрил не хуже уличного фонаря, в который сдуру шарахнула молния.
— Расскажи…
— Меня там ждут, — напомнил мой куратор.
— Подождет немного, — отмахнулся Клим, и я была в этот момент с ним полностью согласна.
— Хорошо. Если коротко, то это была удивительная… — тут Зак на мгновение замялся, но потом продолжил: — девушка. Светлая, чистая, без манерности и кокетства. Я признался, что она мне нравится. Ведь она всегда меня понимала, отпускала, когда я уходил к другим, и радовалась моему возвращению. Однажды я подарил ей то, о чем она давно мечтала… Такой радости я не видел в глазах больше ни у одной.
— Отпускала? — удивился Клим, а потом задал второй вопрос и буквально всем телом потянулся вперед, ближе к старшему, за ответом: — И что ты ей подарил?
— Тритона. Тритона в коробочке.
Клим опешил, а я прижала ладонь ко рту, чтобы не прыснуть. Вспомнила, как Зак торжественно преподнес мне эту коробочку, перевязанную алой лентой, и сказал, что это то, о чем я так давно мечтала. В шесть лет я и вправду мечтала о тритоне. Он был гораздо лучше простой лягушки: с гребешком, мясистым хвостом и такого симпатичного грязно-фиолетового окраса, да еще в крапинку. Презентованный тритон гордо топорщил гребень и вальяжно перебирал лапами.
За тот подарок я повисла у Зака на шее и сказала, что он самый лучший, и что я его люблю. Даже вроде чмокнула в щеку. Он же в ответ потрепал меня по макушке и выдал что-то вроде: «И я тебя, малыш» Забыла.