Путь. Автобиография западного йога

— Зачем ты продолжаешь фотографировать эту физическую форму? — однажды настойчиво спросил его Мастер. — Что она, как не плоть и кости? Познавай меня в медитации, если хочешь узнать, кто я есть на самом деле!

А как-то раз, когда мы подавали ему еду, он заметил:

— Вы все так добры ко мне, проявляя столько внимания.

Карл Фрост, один из присутствовавших учеников, воскликнул:

— О нет, Мастер. Это вы столь добры к нам!

— Бог помогает Богу, — ответил Мастер с прелестной улыбкой. — Такова природа Его космической драмы.

Чем ближе мы становились духовно, тем меньше он старался учить нас на словах. «Я предпочитаю учить глазами», — сказал он мне однажды. Он никогда не хотел навязывать нам свои указания, его метод обучения помогал открыть в себе глубокие источники интуитивного прозрения. Чем ближе к нему мы чувствовали себя, тем ближе подходили к познанию нашей истинной Сущности: Бога внутри нас.

ГЛАВА 22

ОТРЕЧЕНИЕ

МОЕ ВНЕЗАПНОЕ ОБРАЩЕНИЕ к совершенно неслыханному образу жизни произвело в моей земной семье эффект гранаты, неожиданно брошенной в дом во время неторопливого воскресного завтрака. Хотя родители твердо верили в необходимость предоставлять нам, детям, свободу следовать собственным убеждениям, но беспокойство о моем счастье сделало их далеко не безразличными к тому, что поразило их как внезапное помешательство. Я не слишком помог делу, попытавшись своим пылким красноречием убедить их, что мой выбор был единственно разумным.

Через несколько недель после прибытия в Маунт-Вашингтон я получил письмо от отца Кернана, помощника священника церкви в Скарсдейле. Не испытываю ли я, сочувственно спрашивал он, каких-либо эмоциональных или духовных трудностей? Может быть, мне нужна какая-то помощь или совет? Я был тронут его участием, но ответил, что если он действительно хочет понять, почему я оставил церковь, то мог бы прочесть «Автобиографию Йога». Через несколько месяцев он заметил моей матери: «Мы недостаточно спрашиваем с таких людей, как Дональд».

Затем приехал какой-то военный офицер (не припоминаю, какое отношение он имел к моей семье), предложил помочь, решил, что помочь не может, и уехал — по всей вероятности, чтобы сообщить, что я по крайней мере не умираю голодной смертью. Спустя какое-то время меня навестили Сью и Бад Клевелл, родственники из Вествуд-Виллидж (пригорода Лос-Анджелеса), умоляя не отрываться от семьи. Брат Боб писал мне из Нью-Йорка, интересуясь, не хочу ли я присоединиться к нему в какой-то программе жилищного строительства. Дик, мой младший брат, писал из Вильямского колледжа: «Неужели ты не смог найти то, чего хотел, в одном из монашеских орденов нашей собственной церкви?»

Бернард рассказал мне однажды о своем опыте: в его случае это были не родственники, а прежние товарищи: «Вскоре после того, как я переехал в Инсинитас, туда прибыла группа моих старых друзей. Они решили похитить меня и удерживать силой, пока я не соглашусь оставить этот «дикий фанатизм» — иными словами, пока я не стану, как и они, поклонником доллара! К счастью, меня там не оказалось: Мастер послал меня в то утро с каким-то срочным поручением в Маунт-Вашингтон. План приятелей не удался, и вскоре они от него отказались».

Решившие посвятить свою жизнь высшим идеалам нередко встречают со стороны доброжелателей, друзей или родственников сопротивление: в виде принуждения или любви. Между бескорыстным идеализмом и мирской жизнью существует фундаментальное несоответствие. Мирское живет в постоянном ожидании личных наград и выгод, удовлетворения желаний или получения ценностей. Идеализм презирает личную выгоду, отрицает эгоистические желания и рассматривает жизнь скорее с точки зрения отданных ценностей. Он находит высшую пользу для себя в самом акте самопожертвования и считает истинным приобретением то, что мирская заинтересованность рассматривает как потерю. «Фанатизм», — такой вердикт обычно выносится мирскими людьми по отношению к любым, кроме самых слабых, проявлениям идеализма. Если же из чувства неосознанного стыда этот вердикт не выдвигается, в игру вступают «скрытые мотивы». Мирская заинтересованность, встретившись с самоотверженной преданностью, всегда чувствует смутное беспокойство, словно ощущая в ней скрытую угрозу всему, что ей дорого, ибо душа знает, что ее истинный дом находится не в этом мире, но в беспредельности.

Абсолютные представители этих двух крайностей, безусловно, редки. Мирская заинтересованность и отречение — качества, которые люди проявляют в различной степени, но никакое отдельно взятое человеческое качество не может быть достаточным для определения индивидуальности. Мирские люди одной стороной своей натуры могут даже рукоплескать героическому самопожертвованию, проявляемому другими. Многие из них, конечно же, и сами не чужды самопожертвования; фактически — странный поворот человеческой натуры! — именно мирские люди зачастую наиболее сурово осуждают тех, кто изменяет своим идеалам. И, разумеется, отрекшиеся должны, в свою очередь, вести постоянную борьбу с внутренним эгоизмом.

Но факт остается фактом: между мирской заинтересованностью и отречением, если рассматривать их абстрактно, нет и никогда не будет никакого сходства. Как сказано в Библии: «Итак, кто хочет быть другом миру, становится врагом Богу» [Иаков 4: 4.].

Друзья и родственники отрекшегося часто хотят видеть его стоящим ногами в двух лодках. Действительно, он с полным основанием может проявлять к ним любовь как к детям Бога. Но если он с удовольствием задерживается на мысли «это мои люди» или относится с одобрением к их поглощенности мирскими интересами, ему угрожает опасность потерять свое призвание. Ибо тот, кто стоит в двух лодках, может в конце концов упасть между ними и утонуть. Многие из отрекшихся утратили свои высшие идеалы, пытаясь примирить в собственном уме два этих противоположных мира.

В библейской притче об исходе евреев из Египта содержится глубокий духовный аллегорический смысл. Только тем евреям, которые родились в пустыне, не зная рабства, было позволено вступить в Землю Обетованную. Точно так только те ментальные качества человека, которые родились в «пустыне» медитативного молчания, — смирение, преданность и душевная радость, дары божественной милости — могут быть принесены в «Землю Обетованную» божественного единения. Прежде чем будет достигнуто Богосознание, должны умереть гордость, гнев, жадность, похоть — короче говоря, плоды человеческой привязанности к эго. («Блаженны чистые сердцем, — сказал Иисус, — ибо они Бога узрят» [Матф. 5: 8.].) Даже мудрое различающее эго, символизируемое в данной притче Моисеем [Если отбросить символизм, как сказал мне однажды Парамаханса Йогананда, Моисей был истинным учителем.], хотя и способно вывести человека из мирского рабства и провести через длительный процесс очищения, должно в конечном счете принести себя в жертву беспредельному свету. Моисею было позволено узреть Землю Обетованную издалека, но ему пришлось умереть, прежде чем его народ смог вступить на эту землю и жить в ней. Как говорил Иисус: «Кто потеряет душу свою (другими словами, кто принесет ее в жертву) ради Меня, тот сбережет ее» [FЛук. 9: 24.].

Мирские люди в первую очередь спрашивают у жизни: «Чего я хочу?» Преданный Богу спрашивает только: «Чего хочет Бог?» Отречение есть внутреннее состояние сознания, а не внешнее действие. И те, кто любят Бога и хотят познать Его, семейные или одинокие, должны решиться жить лишь для Него. Путь сердца слишком узок для того, чтобы и эго, и Бог могли идти по нему вместе; один из них должен отступить в сторону и дать дорогу другому. «Жизнь для Бога, — сказал Йогананда, — это мученичество». Мученичество эго, своеволия и себялюбия; мученичество всего, за что мирское цепляется столь отчаянно. Но по-настоящему преданный духовной жизни со временем приходит к пониманию того, что это вовсе не мученичество, поскольку конец эго означает радостную свободу в единственном истинном Я: Боге. Мы — дети Беспредельного! Все, что привязывает нас к ограниченному существованию, оскверняет этот божественный образ внутри нас. Отречение — не жалкое самоуничижение, но сияющее утверждение целой Вселенной радости, которая принадлежит нам по праву.

Как говорил святой Иоанн [Это стихотворение указывает, в частности, на тесную взаимосвязь, существующую между мистическим опытом великих христианских святых и великих йогинов. Выражения Иоанна — «всем обладать», «стать всем», и т. д. — не просто метафора. Он описывает, совершенно дословно, состояние, которое йоги называют самадхи, космическим сознанием. В 33-й главе представлено значительно больше подобных высказываний христианства, подтверждающих древнее учение йоги.]: