Макферсон. Хорошо.
Смит. Не очень.
Макферсон. Мне – тоже.
Смит. Может быть, отрезать первое слово. Просто – «Русские хотят войны?». И большой вопросительный знак.
Макферсон. «Русские хотят войны». И маленький вопросительный знак, втрое меньше букв, почти незаметный. Незаметный, но объективный, так, чтобы, если вглядеться, его все-таки можно было заметить. Ну что ж, это неплохая идея. Идет. Я жду вас.
Смит. Ну что, выспался наконец?
Морфи. Четырнадцать часов – с трех ночи. Я был здорово пьян, когда ввалился к тебе вчера?
Смит. Нет, ничего. Ты только почему-то держал под мышкой чью-то дамскую шляпу и со слезами на глазах говорил о том, какой, в сущности, хороший человек твой хозяин – Вильям Рандольф Херст.
Морфи. Ну, тогда я действительно был пьян, как свинья. Надо бросать пить. Зачем к тебе приходил Гульд?
Смит. А ты откуда знаешь?
Морфи. Его голос так похож на бормашину, что спутать невозможно.
Смит. Он приехал с Макферсоном. Шефу сегодня шестьдесят, и он заехал пригласить нас с Джесси на обед.
Морфи. Да… Ему, видимо, здорово нужна твоя книга. А что же яблочный пирог? Джесси обещала мне его.
Смит. Она не знала. Но пирог остается в силе. Ты пообедаешь с Мег, а к вечеру мы вернемся.
Морфи. Я с Мег? Эта твоя прогрессивная девица и при тебе шарахается от меня, как от змеи, а наедине со мной она просто выльет мне на голову горячий крем и, пока я буду зализывать ожоги, выскажет мне все, что она думает о мистере Херсте и обо мне. Она ведь искренне считает, что он и я – это почти одно и то же.
Смит. Мог? Ты сошел с ума.
Морфи. Я знаю, что я говорю. Она определенно обольет меня кремом. Я еще удивляюсь, почему она стенографирует тебе твою книгу. Наверное, у нее больная мама и ей до зарезу нужны деньги.
Смит. Нот.
Морфи. Так почему же тогда?