Посторонний человек. Урод. Белый аист

— Он хотел мне купить велосипед, а я отказался, — проговорил я очень тихо. — Чего доброго, еще ноги поломаю. Или под трамвай попаду...

— Ноги ломать не будешь. Зачем их ломать? А что отказался— правильно сделал. Свой купим к весне...

— Мама плачет? — спросил я опять шепотом.

— Ас чего плакать нашей маме? С какого горя? Наша мама молодец, умница. Сейчас нам обед готовит, а после все вместе пойдем в кино. Я уже билетами запасся.

Сам не знаю, как получилось, но я прижался к дяде Деме. Хорошо было стоять у крыльца и знать, что он тут, рядом с тобой...

Урод

Гость пришел уже к вечеру. Кира сама открывала ему дверь. Назвав ее ласково «девочкой», он спросил, здесь ли живет преподавательница школы номер двадцать восемь Евгения Ивановна Светлова и можно ли ее видеть по очень важному делу.

Да, Евгения Ивановна Светлова как раз дома, и видеть ее, конечно, можно. По хмурому, чуть усталому лицу мужчины, по глазам, смотревшим на нее тревожно и в то же время как-то грустно, Кира догадывалась, что пришел чей-нибудь родитель. За год с лишним, который она прожила вместе с теткой, ей не раз приходилось наблюдать таких посетителей. Обычно почти все они, пройдя в комнату, неуверенно осматривались, присаживались на краешек стула или дивана и осторожно заводили разговор с тетей Женей.

Гость долго снимал в прихожей тяжелую, на рыжем меху шубу и почему-то все не мог повесить на гвоздик свою серую шляпу. Наконец справившись с нею, пригладил ладонями чуть седоватые виски, одернул полы темного длинного пиджака и вопросительно посмотрел на Киру.

— Пройдите, пожалуйста, — с улыбкой пригласила она.

Ей сделалось немного жаль этого симпатичного человека с ласковым глуховатым голосом.

Гость вошел, огляделся, как-то неожиданно потеплел всем лицом, заметив развешанные по стенам рисунки, сделанные неумелыми детскими руками. Все это были подарки учеников своей преподавательнице. И хотя многие из авторов этих произведений давно выросли, окончили школу, разбредись в разные стороны, Евгения Ивановна продолжала помнить о них. Чуть ли не каждый день молоденькая почтальонша заносила старой учительнице конверты со штемпелями разных гордое.

О письмах гость, конечно, не знал, но рисункам обрадовался и уже бодрее взглянул на худощавую женщину в темном платье, сидевшую за маленький письменным столиком. В эту минуту Евгения Ивановна проверяла тетради и, увидя вошедшего мужчину, поспешно поднялась ему навстречу. Назвавшись Алексеем Степановичем Балашовым, он извинился за беспокойство и попросил уделить всего несколько минут для весьма серьезного разговора.

Евгения Ивановна усадила Алексея Степановича на зеленый плюшевый диван и велела Кире приготовить чай.

— Я вас слушаю, — сказала она приветливо, мысленно перебирая фамилии своих учеников.

Наклонив седоватую голову, Алексей Степанович погладил мягкий бархатистый ворс диванного валика, а затем положил на колени руки с длинными красивыми пальцами. Видимо, он чувствовал себя чрезвычайно неловко и не решался начать нужный разговор. Евгения Ивановна взяла со стола раскрытый портсигар с папиросами и протянула гостю. Он отказался.

— А я вот, грешница, привыкла, — пожаловалась она так просто и непринужденно, что Алексей Степанович неожиданно для себя проговорил:

— Моего сына переводят в вашу школу. Один мой друг посоветовал обратиться к вам и попросить, чтобы вы приняли его в свой класс.

— Позвольте, но ведь идет уже третья учебная четверть!— удивилась Евгения Ивановна.—Или вы только что приехали в наш город? Тогда прошу прощения...

Горькая мимолетная усмешка тронула крупные губы гостя.