— Ты ко мне, Агнюша?—спросил Кондратий Степанович.
Наедине он всегда называл девушку по имени.
Она бочком подошла к столу.
— Как, по-вашему, у больной Климовой злокачественная опухоль? — спросила внезапно она, покраснев до самых корешков светлых волос.
Старик потер лоб, припоминая, о какой больной идет речь и, вспомнив, прищурился.
— Климова, Климова, — повторил он, стараясь связать ничего не говорящую ему фамилию со странным поведением доцента Катаевой. Что-то было не так, и во всем этом не мешало бы разобраться. Постучав остро заточенным карандашом по столу, Кондратий Степанович, словно мимоходом, спросил:
— Эта больная, наверное, мать какой-нибудь твоей подружки?
Агничка отрицательно качнула головой.
— Просто жаль ее очень почему-то...
— Это хорошо, что жаль, — заметил добродушно старый хирург. — Только беспокоиться пока нечего. Думаю, что у твоей протеже всего-навсего небольшая язвочка. Возьмем еще раз анализ, сверим со старым, на рентгене посмотрим и тогда...—Помолчав, он неожиданно попросил: — Если, Агнюша, увидишь сейчас свою маму, то скажи, что я ее ожидаю. Дело у меня к ней есть.
Поняв, что Кондратий Степанович вежливо выпроваживает ее из кабинета, Агничка поспешила уйти.
Из чистой перевязочной вывозили на тележке больного. Грузная, пожилая санитарка мимоходом бросила Агничке:
—- Галина Ивановна там, но лучше повремените. У нее серьезный разговор с Николай Павлычем.
Агничка тихо вошла в первую комнату. Из второй, соседней, доносился ровный, спокойный голос матери:
— Я, Николай Павлович, хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Мы все вам желаем добра, а больше остальных Кондратий Степанович...
— Я вас понимаю! — послышался обиженный баритон Ранцова. — Мне понятно, почему вы защищаете старика. Вы с ним сработались. Но я не могу так. Какой я ему юноша... Мне скоро тридцать пять стукнет... Кричать, как на мальчишку, да еще при всех. Подрывать мой авторитет, нет, увольте! Я не позволю. Подам в партком жалобу, пусть разберутся. А вы... — голос Ранцова сорвался с приятного баритона, — выбирайте кого-нибудь одного из двух. Я или он...
В полуоткрытую дверь Агничке была хорошо видна прямая спина хирурга, его тщательно подстриженный затылок. Николай Петрович прошел к водопроводной раковине, сбросил с рук резиновые перчатки. Прищурившись, он с минуту смотрел на тоненькую струйку воды, поводил шеей, точно воротничок шелковой рубашки, выглядывающий из-под халата, был ему тесен.
Мать распахнула окно, и в комнату ворвался приглушенный уличный гул.
— Я работаю третий год в вашей клинике, — снова начал Ранцов, делая ударение на предпоследнем слове, — и, по-моему, до сих пор не получал от вас особых замечаний...
— Опять моя клиника...—остановила его недовольно мать. — И как вам не надоест бросаться такими словами. Клиника никогда не была и не будет моей. Поймите, наконец, что не клиника, не больные для нас, а мы для них.
ebooksa