Отважные капитаны. Сборник

Мистер Хитли закашлялся.

— Бронхит, — коротко пояснил он. — Докла... э-э... продолжайте, пожалуйста.

— Мне были даны инструкции: быть готовым к приему попугаев к пяти склянкам. Думаю, на вашем пассажирском пароходе вам рассказывали, как на кораблях отмеряют время?

— Это, кажется, было указано на обороте буклета со списком пассажиров, — смиренно кивнул мистер Хитли. 

Мистер Вирджил нетерпеливо вздохнул и двинулся дальше: 

— В такелажной уже ждал ларь с птичьим рационом. Я, как заведено, записал его в накладные расходы верфи. Не знал я тогда, во что это выльется... А что до самой мастерской, то надо вам знать, что состоит она в основном из больших окон, а вдоль стен там кучами свалены носилки, распорки и кранцы для парусников. Я переместил там кое-что, чтобы сделать полки для клеток. С какой стати мне ползать по палубе, кланяясь птицам? Да и разгибаться в моем возрасте приходится слишком долго... Бог ты мой! Разрази меня гром! Я ведь шесть лет провел на верхних реях — старшим марсовым на «Резистенсе»!..[99] Ну а пока я занимался делом, снаружи доносились звуки, будто во время высадки нашей морской пехоты на Крит — ох, сколько же лет назад это было? Они там маршировали по сходням, и каждый посильнее размахивал клеткой, чтобы его ошалевший попугай не орал. А когда они остановились и прекратили размахивать, птицы возопили все разом, и старшина, возглавлявший весь этот десант, сложил ладони рупором и прокричал мне в ухо:

— Смотри в оба, папаша! Этот груз не из простых!

Таким он и оказался. Я мог разве что пятиться и семафорить людям с «Буллеана», чтобы несли свои клетки к левому борту мастерской, а тем, что с «Флореалии», —— к правому. Так они и разместились: сорок три птицы с «Буллеана» и двадцать девять с «Флореалии», итого — семьдесят две.

— Почему вы не сказали «почти сотня»? — спросил мистер Хитли.

— Потому что сотни там не было. Затем эти десантные отряды прошествовали к дальней двери, вышли наружу и развернулись в две шеренги вдоль окон мастерской, чтобы попрощаться. Семьдесят две птицы в клетках и семьдесят два матроса с нижних палуб прилипли с противоположных сторон к стеклам, словно напутствуя друг друга. Та еще была пантомима, если не считать воплей попугаев! Старшине пришлось отбуксировать меня в бухту, чтобы мы могли перекинуться хоть словечком. Но сказал он немного:

— Бог тебе в помощь, папаша!

И увел всех матросов на суда.

Сердца попугаев были разбиты.

Что мне было делать?

Ну а раз уж ничего не поделаешь, не стоит хотя бы выставлять себя на посмешище! Я и соваться не стал в мастерскую — просто бродил туда-сюда снаружи, ожидая, когда тайфун утихнет... Господи боже, разрази меня гром! Сколько на своем веку я перевидал тайфунов! Но, скажу вам по чести, «Снейк» перевернулся без всякого тайфуна. Это был минный крейсер, к тому же с перегруженным орудиями носом, и он так и не смог выбраться из шторма... Но вернемся к попугаям. В конце концов я вернулся в мастерскую и гаркнул «Цыц!» — так обычно делала миссис Вирджил. Они выделили группу прикрытия, которая продолжала вести огонь, но большинство развернулось и нацелилось клювами на меня. Сперва они оценивали меня — в точности как старшины и боцманы перед тем, как отдать команду. Ну и я тоже оценил их, чтобы прикинуть масштаб проблем и выделить заводил... Чтоб меня разорвало! Как часто я так делал! Болтуны меня не беспокоили. Большинство людей не способны не то что работать, но даже просто жить без воркотни и жалоб. Я хотел определить ядро бунтовщиков — тех, что помалкивают, но в них-то и главная беда. Зачем? Если кто-то знает свое дело, неважно, что это за дело, он должен знать и тех, за кем нужно присматривать. Вот, к примеру: я провел двадцать лет, командуя бузотерами, которые только и ждали случая меня разозлить, лжецы и придиры без конца пытались подловить меня и засудить по морскому праву, не говоря уж об обычном человеческом мусоре, который поливал меня против ветра. И тут они снова были передо мной — все, кого я отправлял, или кто отправлял меня получать наказание от капитанов; все они собрались здесь, превратившись в проклятых птиц, получивших флотскую выучку, и набравших словечек на нижней палубе.

Мистер Вирджил сделал паузу, и мистер Хитли кивнул ему с пониманием и сочувствием.

— Был там один серый с розовым хвостом — талисман с Западного Берега. Он спокойненько сидел на полу своей клетки. Будь он обычным матросом, я бы сразу взял его на заметку. Он смирно ждал, пока я его рассмотрю и отведу взгляд. А потом взял и назвал меня этим словом... прямо из живота, не шевеля клювом, как какой-нибудь паршивый чревовещатель. А у меня когда-то был на верхних реях один тип... на каком же из этих чертовых старых крейсеров? Нет-нет! На «Резистенсе» — у него же целых пять мачт... Так вот — был там один матрос с таким же талантом, за который ответ держали другие. Джемми Ридер его звали — шелудивый пес с грязным ртом... И тогда я ему сказал, попугаю то есть: «Якорь еще не выбрали, поэтому сделаем вид, что я тебя не слышал. Но я этого не забуду, Джемми».

Чтоб меня разорвало! Ведь я не вспоминал Джемми Ридера целых тридцать лет!

Был там еще один какаду с желтым клювом, который сквернословил, как проклятый. Он тоже напоминал мне кого-то, я не мог припомнить — кого, но видел, что и он способен устроить заварушку.

Так или иначе, я выявил полдюжины будущих шутников и дюжину тех, кто последует за ними, если все пойдет по их плану. Остальные были обычными матросами, готовыми примкнуть к любой толпе, если в перспективе намечается веселье. Запомнить их не составило труда — раньше мне приходилось запоминать семь сотен человек по имени и званию, и это за неделю. Я никогда не позволял ни себе, ни другим тратить на это больше времени.