«Буль, буль, буль, кораки, шмаки,
Засвистят с вершины раки»
Залихватски и весело в затылок неистово несущемуся человеку ударил дерзкий свист, чуть не сбил с ног. Словно кто — то попал ему в голову тяжелой веткой. Он покачнулся, но продолжал движение, которое растянулось, кажется, на целую вечность. Ничего не осталось в мире, кроме этой погони, и когда, и чем она закончится, Ларику было неизвестно.
Рывок. Сопротивление. Ещё рывок. Ноги не слушаются. Опять рывок. Пробуксовка.
Трава, сквозь заросли которой стремился уйти от погони Ларик, стала чернеть. Словно дыхание ужаса становилось все ближе и от него уже жухло и умирало все живое. К шипению, издалека преследующего Ларика, все ощутимей прибавлялся грохот. Звук этот зарождался пока ещё в отдалении и слабо, но уже накатывал все чаще, указывая, что за спиной нависает что — то гигантское. Оно ползет, шипя и грохоча, ломая по пути огромные деревья, выворачивает непокорных с корнями, сметает все на своем пути.
«Ноки, роки, риглез, руди
Не услышат криков люди».
Он и не думал кричать, осознавая в этом никак не прекращающемся бреду, который уже выходил за грань реального, бесполезность всяческих призывов о помощи. Мир был пуст и безлюден, как в самом начале времен. Один маленький человек и огромное нечто, непонятно зачем преследующее его.
Нога зацепилась за жухнувшую, на глазах темнеющую до черноты траву, ещё какое-то мгновение Ларику казалось, что он может удержаться, но колени предательски ослабели, и он рухнул на землю, прямо в горячую золу, которой покрывалось все, что до этого цвело и благоухало. Взметнувшийся от падения тела пепел окутал его всего, сразу запершило в горле, резью разъело глаза. Черными руками Ларик судорожно обхватил лицо, пытаясь вернуть нормальное зрение, надавил пальцами на тут же закрывшиеся веки.
«Это будет наш экстаз
Эус, бэус, дэус — батц!»
Сквозь пелену пепла начал медленно проявляться мир. Перед Лариком, одной рукой трущим глаза, а другой в панической дерганности опирающимся о царапающую ладонь золу, смутно обрисовалась небольшая скрюченная фигура. То, что непонятно каким образом возникло перед упавшим Лариком, преграждало ему единственную дорогу к маловероятному, но спасению. И оно тоже было чудовищным, хотя и зримым. С согнувшим его панцирем черепахи, торчащими в разные стороны лапами лягушки, а на месте носа у существа торчал острый загнутый клюв. Существо пронзительно вытаращило на Ларика круглые, обиженные глаза и проквакало:
— Ты не должен был убегать от родителей! Плохой, плохой, ужасный мальчишка! Ты должен быть наказан. Я с удовольствием накажу тебя, Мошка!
Ларик, все ещё боясь оглянуться, прислушался. Тихая шипящая песня была слышна тише, дальше, но не прекращалась. Секунда на размышление, понимание, что выхода у него нет, и придется бороться с этим омерзительным существом. Из-под панциря разметались редкие мокрые пряди, с них стекала вода, мешавшись с пеплом и золой. Чудовище прочитало в глазах у человека решимость и утробно захмыкало, причмокивая после каждого слова:
— Давай, давай! Только дотронься до меня, и я вырву твои внутренности, гадкий мальчишка! Ах, как сейчас выпью всю твою кровь. И, поверь мне, лучше я, чем Ползень. Ты же не хочешь стать его жертвой?
Черепахо — птица плотоядно облизнуло свой клюв длинным малиновым языком, на секунду показавшимся из щели рта. Уже совсем невидимое из-за пыли небо прорезала жуткая раскоряченная во все стороны молния, и на секунду в её вспышке показалось, что с кончика клюва свисает густая капля крови.
Все ниже и ниже чудовище наклонялось над ним Ларик, содрогнувшись от омерзения, выбросил вперед руку, сжатую в кулак…
Он открыл глаза, понял, что лежит, скрючившись на своей постели, прижимая руку к сердцу. И давит, сам давит с невероятной для спящего человека силой на грудную клетку. Словно таким образом хочет сломать её и как птицу выпустить боль, забившуюся в самый дальний угол его организма, и не желающую покидать его ни при каких обстоятельствах.
«Опять началось», — панически пронеслось в голове. «Теперь уже точно — началось. Нет сомнений». Мысли, вытянувшие его из кошмарного сна, были, на самом деле, нисколько не лучше, чем сам этот сон. Ларик знал это точно, потому что этот кошмар уже не раз приходил к нему ночью. Это было давно. В детстве. Тогда рядом была мама. Она будила его, кричащего, потного, мокрого — в слезах, соплях и моче. Гладила, что — то припевала, убаюкивала. Как бы ни было ему страшно, он тогда всегда знал, что она рядом и никогда, ни при каких обстоятельствах не отдаст его тому страшному, оскаленному, шипучему, что приходило во сне. Никогда. С этой мыслью он вырос, и кошмар, по мере взросления Ларика, отступал, становился все бледнее и размытие, а вскоре и совсем перестал случаться. Ларик напрочь забыл этот сон.
И вот этим летом он вернулся. А мамы уже нет, и некому отогнать этот кошмар, таившийся глубоко в подсознании. И даже вспоминать ничего не нужно было, потому что сразу стало ясно: это он, тот самый. Без всякого разбега и подготовки, без сюсюканий и экивоков, сон даже не стал здороваться, как поступило бы любое воспитанное явление. Он просто пришел и остался. Все реже и реже были передышки, которые он давал Ларику, уступая место снам эротическим или, наоборот, блеклым и ничего не значащим. Таким, например, как ты пришел в магазин, твердо зная, что у тебя мало денег, но вдруг, как фокусник из шляпы, начинаешь доставать из кармана все новые и новые купюры. Сон, конечно, приятный, но не без разочарования при пробуждении.
ebooksa