Замок Отранто

— И тебе достаточно было столь слабого основания, как слова глупой девчонки, чтобы ты отважился вызвать мое неудовольствие?

— Я не страшусь ничьего неудовольствия, — молвил Теодор, — когда женщина, попавшая в беду, отдает себя под мою защиту.

Во время этого допроса Матильда в сопровождении Бьянки направлялась в покои Ипполиты. Путь их лежал через закрытую галерею с решетчатыми окнами, проходившую по верху залы, где сейчас сидел Манфред. Услышав голос отца и увидев собравшихся вокруг него слуг, Матильда остановилась, желая узнать, что там происходит. Почти сразу же молодой узник завладел ее вниманием. Достойный и сдержанный тон, которым он отвечал, смелость его последнего ответа — первых явственно услышанных ею слов — расположили Матильду в его пользу. Вся внешность его была благородной, красивой и представительной, несмотря даже на то положение, в котором он сейчас находился. Но особенно поразили Матильду черты его лица: она не могла оторвать от них глаз.

— О боже! — тихо произнесла она. — Не грезится ли мне это, Бьянка? Ты не находишь, что этот юноша похож как две капли воды на портрет Альфонсо в галерее?

Больше она ничего не смогла сказать, потому что голос ее отца с каждым словом становился все громче.

— Эта выходка, — говорил Манфред, — превосходит все твои прежние дерзости. Ты испытаешь на себе всю силу моего гнева, к которому осмеливаешься относиться с таким пренебрежением. Хватайте и вяжите его! — обратился он к слугам. — Первым, что узнает беглянка о своем защитнике, будет то, что ради нее он поплатился головой.

— Твоя несправедливость ко мне, — сказал Теодор, — убеждает меня, что я сделал доброе дело, избавив молодую госпожу от твоей тирании. Пусть она будет счастлива, что бы ни произошло со мной.

— Он ее любовник! — в ярости вскричал Манфред. — Простой крестьянин перед лицом смерти не может быть одушевлен такими чувствами. Скажи, скажи мне, безрассудный юноша, кто ты, или дыба заставит тебя выдать твою тайну!

— Ты уже грозил мне смертью, — ответил молодой человек, — за правду, которую я сказал тебе. Если это вся награда, какой я могу ожидать за искренность, то я не склонен далее удовлетворять твое пустое любопытство.

— Так ты не станешь говорить? — спросил Манфред.

— Не стану, — ответил юноша.

— Тащите его во двор! — приказал князь. — Я хочу немедленно увидеть, как голова его слетит с плеч.

При этих словах Манфреда Матильда лишилась чувств. Бьянка испустила вопль отчаяния и принялась кричать:

— На помощь, на помощь! Молодая госпожа при смерти!

Услыхав эти крики, Манфред вскочил с места со словами: «Что это, что случилось?» Тот же вопрос сорвался с уст молодого крестьянина, которого ужаснули слова Бьянки, но Манфред велел сейчас же вывести его во двор для казни, которая, предупредил он, состоится немедленно, как только он выяснит причину воплей служанки. Когда князю доложили, в чем дело, он отмахнулся, сказав, что это пустые женские страхи, и, велев перенести Матильду в ее покои, выбежал во двор, где подозвал к себе одного из стражей, а Теодору приказал стать на колени и приготовиться к тому, чтобы принять роковой удар.

Неустрашимый юноша встретил жестокий приговор со смирением, тронувшим сердца всех присутствующих, кроме Манфреда. Больше всего Теодор хотел сейчас получить разъяснение услышанных им страшных слов «Молодая госпожа при смерти», но, полагая, что речь шла о беглянке, и опасаясь навлечь на нее еще большую ярость Манфреда, воздержался от вопросов. Единственная милость, которую он позволил себе испросить, заключалась в разрешении исповедаться священнику и получить отпущение грехов. Манфред, надеясь узнать через посредство исповедника тайну молодого человека, охотно согласился удовлетворить эту просьбу и, будучи уверен, что отец Джером теперь на его стороне, велел призвать его, дабы тот выслушал исповедь приговоренного. Монах, не предвидевший ужасных последствий, которые повлек за собой его ошибочный шаг, пал на колени перед князем и стал заклинать его всем, что есть во вселенной святого, не проливать невинной крови. Он жестоко бранил себя за лишние слова, сказанные им, всячески пытался обелить юношу, одним словом, употребил все средства, чтобы усмирить ярость тирана. Отнюдь не умиротворенный, а, напротив, еще более разгневанный заступничеством священника, подозревая в обмане уже обоих, поскольку Джером отрекся от сказанного им прежде, Манфред приказал ему исполнить свою обязанность и предупредил, что не позволит приговоренному затянуть исповедь дольше нескольких минут.

— А мне и нужно лишь несколько минут, — сказал молодой смертник. — Грехи мои, благодарение Богу, немногочисленны: их у меня не больше, чем может быть у всякого в моем возрасте. Осушите ваши слезы, дорогой отец, и поторопимся: этот мир полон зла, и у меня нет причин сожалеть, что я расстаюсь с ним.

— О несчастный юноша! — воскликнул Джером. — Как можешь ты терпеть меня рядом с собой? Я твой убийца! Я погубил тебя!

— Я от всей души даю вам такое же полное прощение, какое сам надеюсь получить у Господа. Выслушайте мою исповедь, святой отец, и благословите меня.

— Но разве могу я приготовить тебя, как должно, к переходу в иной мир! — воскликнул Джером. — Ведь душа твоя не может быть спасена, если ты не простишь своих врагов, а можешь ли ты простить этого нечестивого человека?