— Увы, государь! — воскликнул Джером. — Я признаю, что оскорбил вас. Но не отягчайте страданий старика. Род, семья… Нет, я и не помышляю о таких суетных вещах… Это говорит сама природа… Не ради своей гордыни умоляю я вас о спасении этого юноши, но ради памяти той необыкновенной женщины, что произвела его на свет… Она… она умерла, Теодор?
— Душа ее давно уже среди блаженных, — сказал юноша.
— О, как же это случилось? — вскричал Джером. — Расскажи мне… Нет, не надо!.. Она счастлива… Ты теперь моя единственная забота! Жестокий господин! Согласен ли ты наконец милостиво даровать мне жизнь моего бедного мальчика?
— Возвращайся в свой монастырь, — ответил Манфред, — и приведи сюда беглянку. Повинуйся мне и во всем прочем, про что я тебе говорил, и я обещаю тебе взамен жизнь твоего сына.
— О государь! — вскричал Джером. — Ужели за спасение дорогого моего мальчика я должен заплатить своей честью?
— За меня? — воскликнул Теодор. — Нет,
Джером попытался сдержать пыл негодующего юноши, но, прежде чем Манфред смог что-либо сказать в ответ, послышался конский топот и внезапно заиграла медная труба, висевшая с наружной стороны замковых ворот. В тот же миг пришли в бурное движение траурные перья на заколдованном шлеме, все еще возвышавшемся в другом конце двора; они трижды низко наклонились вперед, как если бы незримый носитель шлема отвесил тройной поклон.
ГЛАВА 3
Дурные предчувствия зашевелились в сердце Манфреда, когда он увидел колыханье перьев на чудесной каске и заметил, что они раскачиваются в такт со звуками медной трубы.
— Отец, — обратился он к Джерому, перестав называть его графом Фальконарой, — что означают эти знамения? Если я согрешил…
Перья стали раскачиваться еще сильней, чем прежде.
— О, я несчастный государь! — вскричал Манфред. — Святой отец! Прошу вас, окажите мне помощь своими молитвами.
— Ваша светлость, — сказал Джером, — Господь, без сомнения, разгневан вашим глумлением над Его слугами. Покоритесь же Церкви и перестаньте преследовать носителей слова Божия. Отпустите этого невинного юношу и научитесь уважать священный сан, коим я облечен; с Господом шутить нельзя: вы видите…
Труба зазвучала снова.
— Я признаю, что слишком поторопился, — сказал Манфред. — Отец, подойдите к смотровому окошку и спросите, кто у ворот.
— Вы даруете мне жизнь Теодора? — спросил монах.
— Да, да, — ответил Манфред, — но пойдите же узнать, кто там снаружи.
Бросившись на шею сыну, Джером разразился потоком слез — так была переполнена его душа.
— Вы обещали мне пойти к воротам, — напомнил Манфред.
— Надеюсь, ваша светлость, — ответил монах, — вы не разгневаетесь на меня за то, что я замешкался, выражая свою благодарность вам этими идущими от самого сердца слезами.