Замок Отранто

— Вот и Жак думает так же, осмелюсь доложить вашей милости, — молвила Бьянка. — Он говорит, что еще не успеет старый месяц на небе смениться новым, как мы будем свидетелями необычайных перемен. Что до меня, то я не удивлюсь, ежели они произойдут даже завтра, потому что, как я уже говорила, когда я услыхала лязг доспехов, меня прошиб холодный пот, — я подняла глаза и — поверите ли, ваша милость? — увидела на самом верху перил главной лестницы руку в железной перчатке — такую большую, такую большую, — я подумала, что тут же на месте упаду в обморок, и как припустилась бежать, так и не оглянулась, пока не прибежала сюда, — а лучше было бы мне совсем убраться из замка! Моя госпожа Матильда говорила мне не далее как вчера утром, что ее светлости княгине Ипполите известно нечто…

— Ах ты, дерзкая! — вскричал Манфред. — Господин маркиз, я сильно подозреваю, что эта сцена подстроена нарочно, чтобы оскорбить меня. Похоже, что моих слуг наущают за мзду распространять выдумки, наносящие урон моей чести. Отстаивайте ваши притязания с мужественной прямотой и смелостью, или же, как я предложил раньше, давайте похороним нашу распрю, заключив брачные союзы, которые свяжут каждого из нас обоих с дочерью другого; но верьте мне, не подобает столь высокой владетельной особе, как вы, пользоваться услугами подкупленных служанок.

— Я с презрением отвергаю ваши обвинения, — ответил Фредерик. — До настоящей минуты я в глаза не видел этой девицы. И драгоценностей я ей не дарил… Ах, князь, ваша нечистая совесть обличает вашу виновность, а вы пытаетесь бросить подозрение на меня… Оставьте же при себе свою дочь и забудьте об Изабелле: приговор, произнесенный над вашим домом, не позволяет мне породниться с вами.

Встревоженный решительным тоном, каким были произнесены эти слова, Манфред постарался умиротворить Фредерика. Отослав Бьянку, он стал так заискивать перед маркизом и рассыпался в таких похвалах Матильде, что Фредерик снова заколебался. Однако, поскольку его страсть к ней не успела еще глубоко укорениться в нем, он не мог сразу преодолеть зародившиеся у него сомнения. Того, что он смог извлечь из речей Бьянки, было достаточно, чтобы убедить его во враждебности Небес к Манфреду. Предполагаемые браки слишком далеко отодвигали удовлетворение его притязаний, а княжество Отранто представляло собой слишком сильный соблазн, чтобы он мог удовольствоваться одной надеждой заполучить его обратно вместе с Матильдой в том случае, если оно достанется ей в наследство. Все же он не хотел окончательно расстроить сговор и, рассчитывая выиграть время, спросил Манфреда, правда ли, что Ипполита согласилась на развод. Крайне досадуя на это единственное, все еще не устраненное им препятствие и полагаясь на свою власть над женой, князь заверил Фредерика, что это действительно так и что он может получить подтверждение из ее собственных уст.

Вошедший во время их разговора слуга доложил, что все готово для пиршества. Манфред пригласил Фредерика пройти в главную залу, где их встретили Ипполита и девушки. Маркиза Манфред усадил рядом с Матильдой, а сам сел между своей женой и Изабеллой. Ипполита держала себя с достойной непринужденностью, но обе девушки были молчаливы и грустны. Решив во что бы то ни стало в тот же вечер довести дело с маркизом до конца, Манфред затянул пиршество допоздна; при этом он изображал беззаботное веселье и усердно потчевал гостя вином, вновь и вновь поднося ему полный кубок. Однако Фредерик был более настороже, нежели того хотелось бы Манфреду, и отклонял слишком частые приглашения к возлиянию под предлогом перенесенной им недавно большой потери крови; князь же, напротив, чтобы поднять свой упавший дух и казаться беспечным, поглощал вино в изобилии, кубок за кубком — хотя и не до помрачения чувств.

На дворе была уже ночь, когда участники пиршества встали наконец из-за стола. Манфред хотел было снова уединиться с Фредериком, но тот, сославшись на свою слабость и потребность в отдыхе, удалился к себе, на прощание учтиво сказав князю, что поручает своей дочери занимать его светлость, покуда сам он не сможет снова составить ему общество. Манфред охотно принял это предложение и, к немалой досаде Изабеллы, взялся проводить ее до самой светлицы. Матильда осталась при матери, которая пожелала выйти на крепостной вал замка, чтобы освежиться ночной прохладой.

Вскоре после того, как все разошлись в разные стороны, Фредерик, покинув свою горницу, спросил встреченную им служанку Ипполиты, одна ли у себя княгиня. Служанка, не заметив, что Ипполита вышла, ответила, что в этот час княгиня обычно удаляется в свою молельню и что там, по-видимому, маркиз и сможет ее найти. Во время трапезы Фредерик не сводил глаз с Матильды, чувствуя к ней большое влечение. Теперь ему хотелось убедиться, что Ипполита расположена поступить именно так, как было обещано ее супругом. Находясь во власти своих желаний, маркиз забыл о недавно встревоживших его знамениях. Он тихонько прокрался к покоям Ипполиты и, никем не замеченный, вошел внутрь с намерением укрепить княгиню в ее решении согласиться на развод, ибо чувствовал, что Манфред ни в коем случае не отдаст ему Матильду до тех пор, пока сам не завладеет Изабеллой.

Его не удивила царившая в покоях княгини тишина. Предполагая, что Ипполита, как ему и сказали, находится в молельне, он прошел дальше. Дверь в молельню была полуоткрыта, но мрак безлунной ночи не позволял что-либо разглядеть внутри. Осторожно отворив дверь настежь, он различил у алтаря коленопреклоненную человеческую фигуру. Приблизившись, он увидел перед собой не женщину, а обращенного к нему спиной неизвестного в длинной власянице. Незнакомец был, по-видимому, погружен в молитву. Маркиз хотел уже было удалиться, как вдруг фигура поднялась и постояла несколько минут, словно в раздумье, не глядя на него. Ожидая, что этот набожный человек двинется ему навстречу, и желая извиниться за свое грубое вторжение, Фредерик обратился к нему со словами:

— Преподобный отец, я искал госпожу Ипполиту…

— Ипполиту! — повторил глухой голос. — Разве ты прибыл в этот замок для того, чтобы искать Ипполиту? — И тут фигура обернулась, открыв Фредерику обнаженные челюсти и пустые глазницы скелета под капюшоном отшельнической власяницы. Фредерик отпрянул с криком:

— Ангелы Господни, защитите меня!

— Заслужи их защиту! — произнес призрак.

Упав на колени, Фредерик стал молить видение смилостивиться над ним.

— Ты не помнишь меня? — вопросил призрак. — Вспомни лес вблизи Яффы!

— Так ты тот самый святой отшельник? — вскричал Фредерик, весь трепеща. — Могу ли я сделать что-нибудь, чтобы ты обрел вечный покой?

— Для того ли ты был освобожден из рабства, — продолжал призрак, — чтобы стремиться к плотским утехам? Ты забыл уже про меч, что был зарыт в земле, и про начертанное на нем повеление?

— Нет, нет, я не забыл, — отвечал Фредерик, — но скажи мне, душа праведника, с чем ты послана ко мне? Что еще должен я сделать?

— Забыть Матильду, — ответило видение и исчезло.

Кровь похолодела в жилах Фредерика. Несколько минут он оставался недвижим. Затем, рухнув ниц перед алтарем, он взмолился ко всем святым о заступничестве, дабы ему было даровано прощение.

После этого порыва поток слез хлынул из его глаз; помимо воли маркиза перед его мысленным взором предстал образ прекрасной Матильды, и Фредерик простерся на каменном полу, раздираемый раскаянием и страстью. Он еще не пришел в себя от потрясения, когда в молельню вошла княгиня Ипполита, одна, со свечою в руке. Увидев человека, лежавшего без движения на полу, она громко закричала, полагая, что он мертв. Этот вопль перепуганной женщины заставил Фредерика очнуться. Он быстро поднялся на ноги, уже не рыдая, но еще с мокрым от слез лицом, и хотел было скрыться с глаз Ипполиты, но она жалобнейшим тоном стала упрашивать его объяснить, почему он в таком смятении и в силу каких необычайных обстоятельств она застала его здесь простертым на земле.