Потерянная комната и другие истории о привидениях

Обретя второе дыхание, Норман поплыл туда, откуда донесся крик, и сам попробовал меня окликнуть. Но с онемевших губ не сорвалось ни звука.

И снова мой голос прокричал: «Эй! Эй!» Ответить Норман не смог.

Дальше он помнил только, что очнулся на борту пакетбота и кто-то смачивал ему губы бренди.

Сразу после аварии с пакетбота отправили шлюпку, чтобы отыскать в тумане и спасти команду злосчастного судна. Нашелся, однако, один Норман, и то когда спасатели почти уже потеряли надежду. Они услышали плеск воды и подоспели в самую последнюю минуту. На борт его подняли бесчувственным. Вскоре его привели в сознание, и он смог сразу продолжить путь в Лондон.

Я рассказал свою историю Норману и его матери, и с этого дня они смотрели на меня как на его спасителя.

Прошли годы; когда я приезжаю в Иствуд, на колени мне карабкаются малыши, детские голоса ласково окликают: «Дядя Гарри». Миссис Армитидж (она уже очень немолода, я и сам перевалил за половину земного срока) неизменно встречает меня благословением. Норман с женой (ее тоже посвятили в эту историю) заменяют мне брата и сестру.

На озере, в том месте, где в былые века нашел свой безвременный конец молодой хозяин Иствуда, соорудили искусственный остров. Но никто из нас не упоминает больше в разговоре легенду о «фантоме озера», нам хотелось бы только одного: навсегда о нем забыть.

Эдмунд Г. Суэйн

ВОСТОЧНОЕ ОКНО

Если случалось Вермюйдену с голландцами[72], что осушили болота, сотворить что-нибудь полезное, память об этом сошла с ними в могилу. А вот зло, ими содеянное, живо по сю пору. Обмелевшие по их милости реки заросли в конце концов илом, осушение одного участка земли обернулось заболачиванием другого.

Местечки вроде Стоунграунда, расположенные по берегам этих несчастных рек, стали беспомощными жертвами голландского инженерного искусства. Естественный сток перекрыт, река подтапливает участки местных жителей. Состоятельные собственники садов обнаружили, что их угодья из прибрежных сделались придонными: летнее наводнение губит нередко весь урожай.

Одно из таких наводнений, в самом начале двадцатого века, обернулось для Стоунграунда настоящей катастрофой, и мистер Батчел (сам будучи садоводом, он мог оценить размеры ущерба, понесенного его менее состоятельными соседями) начал хлопоты с целью предоставить пострадавшим компенсацию.

Деньги, однако, в Стоунграунде не залеживаются, и средства, бывшие на сей раз в его распоряжении, оказались совершенно недостаточными. Похоже было, что всякий, потерявший руд картофеля, получит возмещение не более чем за ярд[73].

Именно в те дни, когда мистер Батчел скорбел из-за неудачи своего благого начинания, и произошло счастливое приключение, в котором сыграло столь странную роль восточное церковное окно.

Прежде чем приступить к рассказу о нем, необходимо это окно вкратце описать. Больших размеров витраж был изготовлен в период упадка этого вида художеств. Как рисунок, так и краски оставляют желать лучшего. Сам замысел, однако, основан на весьма благотворной традиции. Пять крупных панелей в нижней части отданы под пять сцен из жизни Спасителя, на второй из них, считая с севера, высится в рост фигура святого Иоанна Крестителя, именем которого освящена церковь. Она единственная имеет отношение к нашему рассказу.

Как было уже упомянуто, мистер Батчел обладал некоторыми познаниями в музыке. Он живо интересовался церковным хором и посещал едва ли не все репетиции; при отсутствии регента мистер Батчел успешно его заменял. Согласно давнему заведению, стоунграундский регент, дабы не доставлять лишних хлопот церковному сторожу, после репетиции сам гасит в церкви свет и запирает двери. Само собой, в случае надобности мистер Батчел брал на себя и эти обязанности.

Читателю будет полезно узнать эту процедуру в подробностях. В одном из нефов церкви стоял большой газомер, и мистер Батчел обычно, прежде чем его выключить, обходил церковь, гася все огни, кроме одного. Последним всегда оставался светильник, ближайший к алтарной двери (до него можно было дотянуться с сиденья на хорах); опыт показывал, что мистер Батчел вполне успевал к нему от газомера, прежде чем огонь потухнет. Легче легкого было после этого повернуть выключатель, отыскать в потемках дверь и запереть церковь на ночь.

В тот вечер, о котором идет речь, певчие, получив позволение, с обычной поспешностью разошлись. Мистер Батчел задержался, чтобы собрать брошенные ими как попало книжечки и описанным выше порядком погасить свет. Но едва он выключил последний светильник и осторожно начал спускаться с сиденья, взгляд его упал на фигуру Крестителя. На улице еще хватало света, чтобы различить изображения в восточном окне, и мистеру Батчелу было видно, как святой Иоанн, повернувшись к нему лицом, выпрямил правую руку и указал на север. Повторив это движение три раза, фигура застыла в прежней привычной позе.

Читатель не подумает, конечно, будто нарисованная на стекле фигура внезапно обрела подвижность, — не подумал этого и мистер Батчел. Однако в том, что она двигалась, сомневаться не приходилось, и мистер Батчел не был настолько лишен любопытства, чтобы не предпринять расследование. Не забывайте также, что приключение в старой библиотеке (о нем рассказывалось выше) научило его обращать внимание на знаки, от которых кто-нибудь другой предпочел бы отмахнуться. Поэтому мистер Батчел не собирался ставить в этом деле точку. Он был готов принять тот факт, что всему виной обман зрения, но что породило иллюзию? Это мистер Батчел вознамерился выяснить. На первый вопрос ответ нашелся сразу. Если сама фигура Крестителя оставалась неподвижной, значит, шевелилось что-то позади нее. Поэтому мистер Батчел без промедления вышел за порог и запер за собой дверь, дабы исследовать окно с внешней стороны.

Нет в Стоунграунде ни одного обитателя, кто не знал бы о разрушении главного дома старинного поместья и не скорбел бы о нем. Около пятнадцати лет назад дом сгорел, и от этого бедствия приход так и не оправился. Вскоре после гибели дома поместье попало в руки перекупщикам, которые не сумели сделать с ним ничего путного, и целое десятилетие, а то и больше, оно пустовало, отданное на милость природы и посторонних людей. Обугленные развалины дома все еще возвышаются среди груд камней, которые давно уже заросли обычными для пустыря сорняками; на месте величественного строения с садом и парком не осталось ничего, кроме унылых руин.