Мозоль приостановился.
— Простите, господин: это больной человек, содержится у нас в клинике.
— Вот как. А чем он болен?
— Не могу назвать в точности ихнюю болезнь, а только им кажется, будто они живут в стародавние времена.
— Любопытно.
Мозоль, прищурясь, посмотрел на Озимовского, подумал, поправил бороду и, взглянув на часы, прошел не спеша в пассаж.
ДВОЙНИК
(
Эти дни… — ты понимаешь, несомненно, что я имею в виду противоположное дням, — ничто здесь не спит, все дышит особенной жизнью — и этот переворачивающий мне душу табак, и розы, которые были и вечно будут розами, с запахом, который вечно нов, как и то, символ чего это растение.
Повторяю, того, что я пережил, не стоит и не дала мне хотя бы вся моя жизнь.
Нужно найти Ее; а это — истина, что мы не умеем искать; дуракам счастье — и я без поисков нашел.
Мой милый Николай, ты знаешь, я — не мальчик и не невежда; кто из наших александрийцев всех опытнее в этих делах? — твоя поговорка гласила, что я… один я.
Ну видишь? Теперь я спокоен, но был, был тем, у кого отваливается голова.
Доказательств тьма и без моих признаний. Мой друг, равный только тебе и носящий ту же венгерку, обманут мной и без намека на угрызения совести.
Ах! Но только найти Ее… Забыть весь мир, самого себя — этого так мало! Пойми: Она — не простая, обыкновенная смертная. О, нет! Таких «бессмертных» наши видали, видели, а «Она» — это та, которая одна единственная для каждого единственного. Не первая любовь и не последняя, а лишь из особенной любви к тебе даримая судьбою, ни за какие-нибудь достоинства, а за глупость, что самое большое, пожалуй, в этой жизни…
Поймешь ли меня?
Эта женщина только для тебя единственно сотворенная, как единственен и ты лишь для Нее.