— Вот видишь, Карл, — Мицци взглянула на Хора. — Ты был неправ.
— А что же ты говорил? — заинтересовался Киршнер.
Хор не мог отмолчаться.
— Я считаю, что нужно предпринять какие-то шаги для освобождения Макса.
Киршнер пожал плечами.
— Согласен. Но пока еще мы слишком мало знаем. Вот выяснится обстановка, тогда сделаем все, что от нас зависит, для быстрейшего освобождения Макса… Да, да, быстрейшего, — подчеркнул он. — В том, что Макс рано или поздно будет освобожден, я абсолютно уверен.
Больше всего Хор опасался, как бы Мицци не вздумала вдаваться в подробности их разговора. Но она больше ничего не сказала, и он успокоился.
Хор проводил Мицци до выхода.
— Где ты будешь в течение дня? — спросил он. — Возможно, поступят новости о Максе. Как тебе их передать?
Мицци встрепенулась:
— Ты думаешь, еще сегодня могут быть новости?
— Не исключено. Киршнер, вероятно, позвонит в Будапешт.
— Сейчас я пойду на телефонную станцию, отпрошусь домой на сегодня… Какая я сейчас работница! — Она слабо улыбнулась. — Очень прошу тебя, Карл, если что будет, — обязательно зайди. Я буду ждать…
Хор вернулся в помещение комитета и, остановившись у окна, погрузился в глубокое раздумье. Обработать жену Макса Гупперта оказалось тяжелее, нежели он рассчитывал.
На его плечо легла чья-то рука. Он вздрогнул и обернулся. Это был Киршнер.
— Чего задумался? О Максе, да? Не печалься, все будет хорошо… Скажи, Карл, ты не забыл? Ведь завтра воскресенье.
— И что же? — не понял Хор. И тут же хлопнул себя ладонью по лбу:
— Забыл! Ей богу забыл!
— Вот видишь, — упрекнул его Киршнер. — Что теперь делать?
— Так ведь в моем распоряжении еще целый день. Успею.