Когда дождь и ветер стучат в окно

— Если хоть одно твое слово окажется ложью, я тебе кишки выпущу, а потом вздерну.

Но это уже было сказано скорее для того, чтобы собраться с мыслями и решить, как действовать дальше.

— Лошадь где?

— В соснах, у землянки.

— Ступай и жди там.

Вилберт уже собрался оставить сарай.

— Пока никому ни слова.

— Ясно.

Вилберт поднял лоскутное одеяло.

— Вернись!

Вилберту сделалось неуютно. Ноги онемели. Этот сумасшедший может и пулю в лоб влепить. Вилберт взял себя в руки, выпрямился и медленно обернулся.

— Откуда ты знаешь, что Сескис убит? Может быть, он только ранен и попал в плен. Тогда и мы можем скоро беды ждать.

— Сескису пробило пулей грудь, он свалился в воду. Если его не убило наповал, то он утонул.

— Ты видел собственными глазами?

— Собственными глазами.

— Ступай и жди у землянки!

Он был не очень умен, но в буржуазных гостиных научился ловко притворяться. Он даже слыл способным, хоть и малообразованным офицером. На немецкой службе его натаскали в военном деле, но теперь требовалось нечто большее. Это уже была политика, да притом международная. До сих пор вся его политика заключалась в одном: во все красное — пулю, автоматную очередь или ручную гранату. А теперь…

Ой, как хотелось верить всему тому, что говорил Вилберт! В легионе он оправдал себя. Так почему же ему не верить? Если он в самом деле привел уполномоченного к его, Остниека, старикам, то он, Альфред Остниек, вытащил крупный козырь! Это он теперь спасет великое дело латышей! Откроет дорогу за границу! За границу! Ох, господи, откроет дорогу за границу! Тогда вся эта кутерьма, которая становится все более опасной, благополучно кончится.

Ой, как хотелось верить во все то, что рассказывал Вилберт!

Но тут опять сказался натренированный в банде Арайса нюх полицейской ищейки. Все как-то слишком просто, все идет как по маслу, и в то же время куча неясностей. Подумаешь, какие начальники Сескис и Вилберт — их оставили вместе с уполномоченным резидента? И только они туда прибыли, как солдаты окружили лес. Этого одного достаточно, чтобы их без разговоров поставить к стенке.