Когда дождь и ветер стучат в окно

— Надо бить на национальные чувства.

Упелниеку этого повторять не пришлось. Он «бил на национальные чувства».

Рабочий день «курелисовцев» начинался довольно идиллически. Весь штаб завтракал на веранде. Во главе стола — генерал, справа от него — Упелниек, слева — хозяин «Робежей» Грант, старый фронтовой товарищ Упелниека, исполнявший в группе обязанности коменданта. За ним сидел другой приятель Упелниека — помощник начальника штаба Янис Грегор. В штабе это была самая своеобразная фигура. В свое время он дрался против Деникина, потом вернулся в Латвию, где поступил на службу в латышскую буржуазную армию. Затем работал учителем естествознания в Лимбажской средней школе, после этого — инспектором народных школ Елгавско-Бауского уезда. Он очень любил литературу, и все военное, в сущности, было ему чуждо. Он и внешностью отличался от остальных. Обер-лейтенант Грегор носил френч летчика с галстуком, брюки навыпуск, на ногах у него были коричневые туфли. Упелниек знал о его литературных склонностях и поручил ему в штабе также обязанности пропагандиста.

Рядом с Грегором сидел начальник хозяйственной части, специалист по кооперациям Павулан. С Павуланом Упелниек сдружился в генеральной дирекции торговли и привлек его в организацию ЛЦС. Упелниека хорошо знали в айзсаргских кругах — когда-то он командовал ротой личной охраны Ульманиса. Поговаривали, что именно тогда он связался с немецкой и английской разведками.

За столом сидел и начальник штабной канцелярии Валтер — старый приятель Павулана. Вместе со штабом завтракали и двое айзсаргов — сыновья Гранта, и еще несколько командиров, всего человек двадцать. За столом прислуживала батрачка Гранта.

Генерал Курелис сосредоточенно постучал ложечкой по яйцу и устало проговорил:

— Наверно, опять всмятку. Это хорошо, лучше переваривается. — Затем спросил: — Комендант, ночью кто-нибудь прибыл?

— Никто, — безразлично ответил Грант.

— Странно, ведь призыв разослан двадцати шести волостным правлениям с приказом немедленно направить сюда всех айзсаргов и других годных к военной службе мужчин, а собираются точно на похороны.

— Да, притока масс еще нет, — вставил Павулан.

— У айзсаргов слишком слабая дисциплина. То же самое, помню, было и 15 мая, когда Ульманис совершил переворот. В первый день их прямо упрашивать приходилось, чтобы в Ригу явились, а когда все уже было в порядке, тогда они повалили толпами. Вы, капитан, построже с ними. Мы ведь не на гулянку собираемся, а воевать.

— Учения проходят регулярно, господин генерал, — молодцевато ответил Упелниек. — И за боеспособность не беспокойтесь.

Начальник штаба лгал. В действительности никакие учения не проводились. Только недавно укомплектованная велосипедная рота до обеда совершала десятикилометровые тренировочные поездки — к Даугаве и обратно. Пехотинцы, так называемый Скриверский батальон, болтались без дела.

— Без винтовок трудно чему-нибудь обучать, — заметил Грегор.

Генерал заерзал на стуле:

— Неужели винтовки еще не прибыли? Еккельн ведь обещал триста винтовок.

— Винтовки привезут сегодня, машина уже в пути. Пока обходимся тем, что каждый захватил из дому, — успокаивал Упелниек.

— Вы проследите, чтобы винтовки сегодня же были розданы людям. — Генерал по-учительски погрозил пальцем и потянулся за третьим яйцом. Когда генерал настолько расковырял яйцо, что мог сунуть в него ложечку, он продолжал: — Но может оказаться, что столько людей и не соберется. Бангерский, наверно, всех к себе прибрал.

— Люди будут, — убежденно сказал Упелниек. — Не могут не быть. Скоро каждый латыш возьмется за оружие. И все придут к нам. Из легиона тоже придут к нам.

— Не пустят, — вставил Валтер.