Записки куклы

— А скоро вернутся?

— Не знаю… да вам на что ее надобно, скажите — я передам.

— Я… жена столяра Ивана, который постоянно для них работает, может быть, когда видали?

— Как не видать — видала; одно время он сюда часто ходил, а теперь вот что-то давно не показывается.

— Он лежит в больнице; вчера прислал сказать, что ему очень худо; просит, чтобы я пришла к нему и детей привела — повидать хочет… проститься… думает, что не выживет… Вот я и решилась зайти к Вере Ивановне просить, не поможет ли чем: деткам главным образом… их покормить надо, сама-то кое-как перебьюсь, — говорила бедная женщина сильно взволнованным голосом, и в заключение речи закашлялась.

— Да вы и сами-то будете не крепче ребенка, — заметила горничная, взглянув на нее с состраданием.

На глазах бедной женщины навернулись слезы.

— Вы правы; я еле ноги таскаю… недавно ведь с кровати встала… Так, значит, передадите мою просьбу Вере Ивановне? — добавила она после минутного молчания.

— Непременно. Наша барыня очень добрая, она не откажет.

Пока Надя — так звали горничную — разговаривала с бедной женщиной, я все время смотрела на ее несчастных деток и, сравнивая свой изящный капотик с теми лохмотьями, которые заменяли им платья, невольно благодарила судьбу за то, что она закинула меня к такой доброй девочке, как Ната, которая постоянно обо мне заботилась и никогда не оставляла без внимания, как часто делают другие дети со своими куклами.

Если бы было можно, я сейчас бы, сию минуту открыла свой комодик, достала оттуда часть белья и платья и поделилась бы с несчастными малютками. Но ведь я не человек, я кукла, у меня нет ни воли, ни возможности двигаться, шевелиться, я делаю только то, что меня заставят делать!..

Маленькая Ната, должно быть, тоже в эту минуту что-то обдумывала, потому что всегда веселое, улыбающееся личико ее вдруг приняло сосредоточенное выражение. Положив меня на диван, она подошла к окну и начала поджидать маму, которая вернулась домой очень скоро.

— Мамочка, милая, дорогая, — обратилась тогда к ней Ната, — что я тебе расскажу, — и начала подробно передавать о посещении бедной женщины. — Я хочу непременно, во что бы то ни стало, помочь ей, мне жаль ее, жаль маленьких детей… если бы ты видела, какие они несчастные! — добавила девочка в заключение.

Вера Ивановна взглянула на нее с любовью, притянула к себе и крепко поцеловала: ей приятно было видеть, что у Наты такое доброе, отзывчивое сердечко, да не только ей, родной матери, а даже мне, простой ничтожной кукле, это тоже очень нравилось.

Я начала с любопытством прислушиваться к дальнейшему разговору.

— Если бы я была большая и имела собственные деньги, то, конечно, ни на минуту не задумалась бы отдать их деткам больного столяра Ивана, — говорила Ната, охватив шею Веры Ивановны своими пухленькими ручонками. — Да, впрочем, мама, вместо денег у меня есть игрушки… Как ты полагаешь, если их продать, то денег наберется порядочно?

— Нет, мой друг, продать игрушки трудно — их никто не купит, а если и найдется желающий, то даст слишком мало; лучше устроим лотерею, это будет легче, удобнее и во всяком случае несравненно выгоднее.

Слово «лотерея» мне было немножко знакомо: когда я жила еще в магазине и лежала в коробке, то однажды слышала разговор двух приказчиков, которые собирались разыгрывать в лотерею какие-то вещи.

«Неужели Ната поместит и меня в число розыгрышей!» — подумала я с ужасом и устремила глаза на мою маленькую госпожу, но она даже не повернула головы по тому направлению, где я сидела, продолжая толковать с Верой Ивановной, каким образом все устроить.

— Мы напишем 50 билетов; каждому из них назначим дешевую цену, ну хотя бы по 20 копеек, — советовала Вера Ивановна, — значит, в общем кое-что наберется; да я с папой со своей стороны рублей по десяти прибавим.