Записки куклы

— Я сама не знаю, где она… — тихо отозвалась девочка.

Мама укоризненно покачала головою и, войдя в детскую, принялась меня разыскивать.

— Разве можно так относиться к вещам, — заметила она, наконец увидев меня лежащею около шкафа, — такая превосходная кукла, и посмотри, на что она сделалась похожа? Если ты не хочешь играть с нею и обращаться как следует, то я сегодня же подарю ее Параше, дочери нашего дворника; Параша добрая девочка, она будет беречь Милочку, любить и лелеять.

— Нет, мама, — возразила Манечка, — мне жаль отдавать такую дорогую куклу Параше.

— Тогда надо уметь обращаться с нею, изволь сию минуту привести ее в приличный вид, тем более что сегодня, после обеда, приедут твои кузины, которые, наверное, пожелают ее видеть.

Слова эти были сказаны так строго, что Маня не смела возражать.

Нагнувшись к полу, она подняла меня за рукав рубашки двумя пальчиками, держа далеко от себя, чтобы не запылиться, положила на стул, сняла со стены полотенце и начала колотить меня им по голове, по лицу, по всему туловищу, — пыль летела столбом.

Это продолжалось довольно долго. Маня колотила меня так сильно, что иногда даже чувствовалась боль, но я не смущалась, потому что мне очень было бы неприятно показаться гостям в виде замарашки.

— Противная кукла, сколько с тобою хлопот! — с досадою вскричала девочка, когда мать ее вышла из комнаты, и мы остались одни.

Ната никогда не говорила со мною таким тоном, а потому слова Манечки показались мне очень обидными.

— Ну же, поворачивайся, — продолжала она, напяливая на меня платье, и так высоко подняла мою руку, что она даже хрустнула и подломилась около того места, где начинается плечо.

Я, конечно, почувствовала страшную боль, но так как куклы ни плакать, ни кричать не могут, то волей-неволей казалась спокойной.

Что же касается Мани, то она, должно быть, струхнула: личико ее покрылось бледностью, несколько минут она стояла молча, в нерешимости переминалась с ноги на ногу, затем, словно что-то сообразив, схватила меня и чуть не бегом бросилась в соседнюю комнату, где работала портниха.

— Анна Игнатьевна, — обратилась она к ней, — помогите! С моей куклой случилось несчастье: я стала одевать ей платье и по неосторожности сломала руку, — нельзя ли как зашить?

Портниха внимательно осмотрела мою руку, сказала, что опасности нет, и обещала сейчас же все исправить.

Маня успокоилась. С этого дня она уже обращалась со мною осторожнее, хотя все-таки особой любви не выказывала и при каждом удобном случае или говорила какую-нибудь колкость, или старалась ущипнуть, а иногда даже втихомолку и колотушками потчевала.

Чем чаще это повторялось, тем я больше и больше мечтала о том, что не дурно было бы попасть к Параше, про которую мама Манечки говорила так много хорошего; мне почему-то казалось, что Параша должна походить на мою незабвенную Нату, что у нее мне будет гораздо лучше и что она не станет обижать меня.

Параша, как уже сказано выше, была дочь нашего дворника. Она жила со своими родителями во дворе, в крошечной избушке, называемой дворницкой, и иногда приходила играть к Мане, что для нее составляло большое удовольствие.

— Я вам завидую, барышня, что вы имеете такую превосходную куклу, — сказала она однажды: — давайте играть с нею.

— Нет, — сухо отозвалась Маня, — эта кукла мне надоела, давай играть иначе.