Тот перестал сыпать проклятиями и жалобно захныкал:
— Я бедный человек, капитан…
— Да это же… это…
Договорить и он не успел. Так же как и донести до лица сложенные рупором руки, — потому что совсем другие руки и с другой целью уже грохнули ему в щеки. Это были руки обладателя тщедушного шестидесятикилограммового тела! Доброхот тут же обмяк, рухнув прямо на живот нищему, и громкие проклятья тут же сменились стонами.
— Это он-то несчастный?! Да этот попрошайка отвезет тебя домой на собственной машине! — крикнул маленький кассир, глядя на поверженных. — Вон она, за углом.
И, задрав голову к небу, нависшему над городом узкой жаркой полосой, он засмеялся — поначалу довольно робко, потом громко и торжествующе, и в какой-то момент в этом заливистом смехе появились зловещие нотки, будто на тихой ночной улице очутился хохочущий эльф. Гулкое эхо этого хохота отражалось от стен высоченных домов, хохот становился все визгливее, даже в нескольких кварталах от этого перекрестка были слышны эти жуткие переливы, и редкие прохожие замирали на месте, прислушиваясь.
Не переставая смеяться, тщедушный человечек скинул пиджак, жилетку, потом торопливо сорвал с шеи галстук и накладной воротничок. Потом поплевал на ладони и с диким ликующим воплем помчался по темной улице.
Он вознамерился освободить Нью-Йорк от всякой нечисти и начать решил с полицейского на углу, который всех донимал своими придирками, да и вообще был полной дрянью.
Поймали его только под утро. Все, кто участвовал в погоне, были поражены, — злостный хулиган и дебошир оказался тщедушным человечком в конторских нарукавниках, который готов был расплакаться. В полицейском участке, слава богу, нашелся умный человек — велел дать ему лошадиную дозу снотворного и не стал отправлять в камеру для буйных, обитую войлоком. Наутро наш дебошир чувствовал себя уже куда лучше.
Незадолго до полудня в участок явился сам мистер Кушмиль в сопровождении перепуганной молодой дамы с огненно-рыжими волосами.
— Я тебя отсюда вытащу! — кричал мистер Кушмиль, с чувством тряся его руку, протянутую сквозь тюремную решетку. — Я поговорил с одним полицейским, он и остальным своим тут все-все растолкует.
— Мистер Кушмиль решил сделать тебе сюрприз, — нежно сказала Эдна, пожимая его левую руку. — У него золотое сердце… Он хочет перевести тебя в дневную смену.
— Отлично, — важно кивнул Чарльз Стюарт. — Но я только завтра смогу выйти.
— Почему только завтра?
— Потому что сегодня днем я иду в театр… с одной моей знакомой.
Он отпустил руку работодателя, а белые пальчики Эдны еще крепче сжали его пальцы.
— И еще, — продолжал он сильным, уверенным голосом, который ему самому был внове. — Если вы в самом деле хотите меня отсюда вытащить, сделайте так, чтобы дело не попало в суд на Тридцать пятой улице.
— Но почему?
— Да потому, — отвечал он не без самодовольства, — что к тамошнему судье я попал, когда меня арестовали в прошлый раз.
— Чарльз, — вдруг прошептала Эдна, — а что бы ты сделал, если бы я вдруг не пошла с тобой сегодня в театр?