Муж ее, извинившись, ушел спать; разговор сделался еще более вымученным и безрадостным. Когда церковные часы в конце улицы пробили одиннадцать, оба смолкли, прислушиваясь к ударам. Через двадцать минут, когда Том нетерпеливо загасил последнюю сигару, по улице промчался автомобиль и замер перед дверью.
С минуту ни на веранде, ни в автомобиле не происходило никакого движения. А потом Энни, со шляпой в руке, вылезла и стремительно зашагала к дому. Машина рванула прочь, оглашая ревом ночную тишину.
— А, привет! — воскликнула она. — Прости меня! Который час? Я ужасно опоздала?
Том не ответил. Свет уличного фонаря подкрасил ее лицо винным цветом, наложив на щеку тень, от которой румянец стал только ярче. Платье было измято, волосы — буйно, многозначительно взлохмачены. Но не из-за этого, а из-за странных легких запинок ее голоса ему сделалось страшно говорить, и он отвел глаза.
— И что такое случилось? — беззаботно поинтересовалась миссис Лорри.
— Ой, мы прокололи шину, и еще что-то произошло с мотором, а потом мы заблудились. Что, уже ужасно поздно?
И тут — она стояла перед ним, все еще держа в руке шляпу, грудь ее слегка вздымалась, широко открытые глаза сияли — Том вдруг с обмиранием сердца понял, что он и ее мать, люди одного поколения, смотрят на человека, принадлежащего к другому. Сколько он ни старайся, он не сумеет полностью отмежеваться от миссис Лори. Когда она извинилась и собралась уходить, он едва подавил желание сказать: «Ну, куда же вы? Вы же просидели здесь целый вечер!»
Они остались наедине. Энни подошла и сжала его руку. Никогда красота ее не казалась ему столь ослепительной; влажные руки были в росе.
— Ты ездила кататься с молодым Кэмбеллом, — сказал он.
— Да. Только не сердись на меня. Мне сегодня… мне было так грустно.
— Грустно?
Она села, тихо всхлипывая.
— Я ничего не смогла с собой поделать. Ты только не сердись. Он так звал меня прокатиться, и вечер был такой чудный, вот я и решила поехать на часик. А потом мы разговорились, и я потеряла счет времени. Мне так его было жаль.
— А как ты думаешь, что при этом чувствовал я? — Он тут же внутренне осекся, но слова уже были произнесены.
— Не надо, Том. Я же сказала, мне было очень грустно. Я хочу лечь.
— Я понимаю. Спокойной ночи, Энни.
— Том, пожалуйста, ну не надо так. Разве ты не понимаешь?
Он все понимал, и это было самое ужасное. Отвесив галантный поклон — поклон иного поколения, — он спустился с веранды и шагнул в стирающий все контуры лунный свет. Через миг он превратился в тень, мелькающую в свете фонарей, а потом — в чуть слышные шаги на улице.
Тем летом он часто совершал по вечерам долгие прогулки. Ему нравилось постоять минутку перед домом, где он родился, а потом перед другим, где он жил в детстве. Его привычные маршруты были помечены и другими реликвиями девяностых годов — преображенными вместилищами давно канувших радостей: пустая оболочка Ливрейных конюшен Йенсена, старый каток Нушка, где отец его каждую зиму сворачивался калачиком на ухоженном льду.
— Жалко просто до чертиков, — бормотал он. — Жалко до чертиков.
ebooksa