Плескала рыба, высоко в небе сияла звезда, горели огни вокруг озера. С темного мыса неслись звуки рояля, кто-то играл мелодии, которыми все увлекались прошлым и позапрошлым летом, — из «Осенних маневров», «Графа Люксембурга», «Отпускного солдата», — Декстер лежал не шевелясь и слушал, потому что звуки рояля над водой ему особенно нравились.
Веселая эта мелодия только-только входила в моду пять лет назад, когда Декстер учился на втором курсе. Ее играли однажды на студенческом балу, а для него тогда балы были недоступной роскошью, и он стоял под окнами и слушал. Сейчас эта мелодия захлестнула его ликованием, и сквозь ликование он подумал о том, чего он достиг. Он с необыкновенной ясностью сознавал, что наконец-то попал в такт с жизнью и что никогда, быть может, мир не откроется ему в таком сверкающем великолепии, как этой ночью.
Вдруг длинная светлая тень отделилась от темного берега, рассыпав в воздухе дробный стук мотора. За тенью по воде побежали две расходящиеся белые полоски, и вот уже лодка пронеслась мимо, заглушив бренчание рояля шумом вспененных брызг. Декстер приподнялся на руках и увидел лишь фигуру у руля и темные глаза, которые глядели на него с быстро удаляющейся лодки. Лодка вынеслась на середину озера и стала бесцельно описывать огромные пенные круги. Потом один из кругов столь же необъяснимо выпрямился и полетел к плоту.
— Кто тут? — крикнула она, выключив мотор. Она была сейчас так близко, что он мог даже рассмотреть ее купальный костюм — розовый и без юбочки.
Лодка ткнулась носом в плот, чуть не перевернув его, и Декстера швырнуло к девушке.
Он и она с разной степенью интереса узнали друг друга.
— Кажется, это вас мы сегодня обогнали? — спросила она.
— Да.
— А вы моторной лодкой править умеете? Если умеете, сядьте, пожалуйста, за руль, а я покатаюсь на доске. Меня зовут Джуди Джонс… — Она улыбнулась кривой, нелепой усмешкой — вернее, это ей казалось, что она улыбается криво и нелепо, потому что, как бы она ни кривила свой рот, улыбка ее не могла быть несуразной, она была только пленительной. — Я живу вон там, в Шерри-Айленде, и дома меня ждет один человек. Когда он подъехал, я села в лодку и уплыла. Не надо ему было говорить, что я его идеал.
Плескала рыба, высоко в небе сияла звезда, горели огни вокруг озера. Декстер сидел рядом с Джуди Джонс, и она объясняла ему, как управлять ее лодкой. Потом она прыгнула в воду и гибко поплыла к доске. Смотреть на нее было легко — как на летящую чайку, как на гнущееся под ветром дерево. Ее загоревшие до черноты руки гибко мелькали среди тусклой платины волн, — вот над водой появляется локоть, потом предплечье и кисть в стекающих каплях, она выносит руку вперед и с размаху вонзает в воду.
Берег был далеко: Декстер посмотрел назад — она уже взобралась на доску и стояла на коленях, передний край доски торчал высоко над водой.
— Быстрее, — попросила она, — как можно быстрее.
Он послушно нажал на рычаг, и тотчас перед лодкой вскипел белый пенный фонтан. Когда он снова обернулся, девушка стояла на летящей доске во весь рост, широко раскинув руки и подняв лицо к небу.
— Ужасно холодно! — крикнула она. — Как вас зовут?
Он сказал:
— Приходите к нам завтра обедать!
Сердце его повернулось, как штурвал лодки, и во второй раз ее случайный каприз изменил все течение его жизни.
На следующий день вечером, дожидаясь, пока она сойдет вниз, Декстер населял сумрачную, всю в коврах, гостиную и примыкавшую к ней стеклянную веранду молодыми людьми, которые любили Джуди Джонс раньше его. Он знал, какого рода молодые люди ухаживают за ней, — они поступали в университет, где он учился, из привилегированных школ, безупречно одетые, с ровным, здоровым загаром. Он тогда еще понял, что в чем-то эти молодые люди ему уступают. Он был полнокровнее их, сильнее. И все же он признался себе, что видит своих детей такими, как они, а значит, признал и другое — что он всего лишь грубый, мощный корень, от которого они извечно берут свое начало.
Когда пришло его время носить элегантные костюмы, он уже знал лучших портных Америки, и эти лучшие портные Америки сшили ему костюм, который был на нем сейчас. Он держался строго и сдержанно, что всегда отличало питомцев его университета. Он оценил, как полезна ему может быть эта сдержанность, и усвоил ее: он понимал, что для непринужденности в манерах и одежде требуется большая уверенность в себе. Что ж, этой уверенностью будут обладать его дети. Мать Декстера в девичестве звалась Кримелих, она была дочерью крестьянина из Богемии и до конца дней плохо говорила по-английски. Ее сыну не следует забегать вперед.
Джуди спустилась в начале восьмого. На ней было голубое шелковое платье, довольно скромное, и он в первую минуту пожалел, что она не надела вечернего. Разочарование усилилось, когда она, коротко поздоровавшись с ним, подошла к двери буфетной, открыла ее и сказала: «Марта, можете подавать». Он-то воображал, что дворецкий объявит: «Кушать подано», что перед обедом будут коктейли. Но он об этом забыл, едва они сели на диван и принялись рассматривать друг друга.
ebooksa