– Ума не приложу, где они, – сказал я своему спутнику. – Но вы пройдите и сядьте: вы, должно быть, устали с дороги.
– Вовсе нет. Этот сладкий ароматный воздух лучше тысячи микстур, а в комнате душно и пахнет золой. Скажите лучше, что мы предпримем.
– Заглянем в кухню и спросим у Бетти, куда ушли хозяева.
Мы обогнули дом и вошли на скотный двор в сопровождении Пирата, которым, очевидно, двигало чувство долга. Бетти мыла кастрюли из-под молока в холодной ключевой воде, которая, журча, стекала тонкой струйкой в каменную лохань. В такой прекрасный день почти вся кухонная работа делалась на свежем воздухе.
– Ах, надо же! – воскликнула Бетти. – А хозяин с хозяйкой в Хорнби. Не думали они, что вы придёте так рано. У миссис Хольман есть в городе кое-какие дела. Вот она и решила, что сходит туда, а к обеду вернётся.
– К обеду нас разве не ждали?
– И ждали, и нет. Хозяйка сказала, что, ежели вы не приедете, мы обойдёмся холодной ягнятиной, а если приедете, то приготовим цыплёнка и грудинку. Пойду-ка я займусь этим, а то грудинка варится долго.
– Филлис тоже ушла? – спросил я, бросив взгляд на мистера Холдсворта, который тем временем уже успел завязать дружбу с Пиратом.
– Нет. Она где-то тут, недалеко. Может, в огороде, горох собирает.
– Идёмте туда, – сказал мистер Холдсворт, вдруг прекратив играть с собакой.
Огородик Хольманов был в той поре, когда обильный урожай овощей и фруктов – ещё не данность, но уже предчувствие. За этим клочком земли хозяева, пожалуй, ухаживали не так рьяно, как за прочими своими владениями, и всё же он казался ухоженнее большинства фермерских огородов: по обеим сторонам гравийных дорожек пестрели цветы, старая стена, защищавшая насаждения от северного ветра, почти скрылась от глаз за зеленью плодовых деревьев не самого плохого сорта. На откосе, ведущем к рыбному пруду, тесно и словно бы наугад, безо всякого плана, расположились большие клубничные грядки, малиновые заросли и розовые кусты. От главной дорожки тянулись нити, к которым подвязан был горох. Над ним, склонившись, хлопотала Филлис. Как только шуршание гравия под нашими ногами достигло её слуха, она выпрямилась и с секунду неподвижно стояла, ладонью заслонив глаза от солнца, а затем медленно к нам приблизилась, слегка раскрасневшаяся от видимого смущения. Никогда прежде мне не случалось видеть мою кузину смущённой. Пожав ей руку, я представил своего спутника:
– Вот мистер Холдсворт, Филлис.
Она подняла на него глаза и снова их опустила, зардевшись ещё ярче: приветствуя её, джентльмен снял шляпу и поклонился – такая галантность была на Хоуп-Фарм в диковину.
– Отца и мамы нет дома. Они огорчатся. Вы обещали написать, Пол, но не написали.
– Во всём виноват я, – сказал мистер Холдсворт. Он прекрасно понял Филлис, как если бы она выразилась яснее. – Я не вполне ещё расстался с привилегиями больного, одна из которых – право быть нерешительным. Вчера вечером ваш кузен спросил меня, в котором часу мы отправимся, но я колебался.
Теперь же, очевидно, колебалась Филлис, не знавшая, что с нами делать. Желая помочь ей выйти из затруднения, я взял у неё до половины наполненную корзинку, которой она всё ещё не выпускала из рук, и спросил:
– Вы уже закончили собирать горох? Мы могли бы остаться и помочь вам.
– Если угодно. – Обратившись к мистеру Холдсворту, она прибавила: – Но, должно быть, вас это утомит, сэр?
– Ничуть. Это возвратит меня на два десятка лет назад, когда я собирал горох в саду своего деда. Полагаю, мне будет разрешено съесть несколько горошин, пока я тружусь?
– Конечно, сэр. Но, возможно, вам больше хотелось бы клубники? Некоторые ягоды уже поспели. Пол мог бы вас проводить.