По городам и весям

22
18
20
22
24
26
28
30

НОЧЛЕГ В ДЕРЕВНЕ. ВОЛОГОДСК. ГУБ.

Темнота бархатно прикасается к липу, изредка щурится огнями костров, а чаще заволакивает все сплошь стеной густой и плотной.

Лошади все-таки находят дорогу.

— Эй, эй, — Черноухий… — покрикивает возница на правого коня. И, невидимый во тьме, Черноухий храпит в ответ и чуть прибавляет ходу.

По мягкой земле, почти без тряски, плывет в теплую пустоту телега. На груде душистого мягкого сена хорошо полудремать, просыпаясь от редких толчков.

Поздно ночью приезжаем в волость. Долго разыскиваем председателя. — Оказывается, что старый проворовался, а недавно назначенный новый — Нефедычев, из коммунистов, — никогда не ночует дома. Стою в недоумении у полураскрытых дверей председательской избы…

Из-за двери в полосу света выкатывается маленький черноволосый мальчонка с заспанным лицом:

— Товарш… товарш… Хошь, — где Панька, скажу?

— Какой Панька?

— Знам, какой… Нефедычев…

— Скажи… — Молодец будешь…

— А полтинник дашь?

— Что-то больно много.

— Ничего — не много… Вот кооперативный товарш приезжал — рубль дал. Вот те хрест… Ты не думай… себе дороже. В харю заехать может, а то и зашибет… Нефедычев-то у нас боевой.

Деловито глядят глаза мальчонки. Я склоняюсь на доводы юного взяточника.

— Ну — ладно. Дам, коли так.

Новенький полтинник опускается в цепкие руки мальчонки и в обмен мы получаем откровение:

— У Лаврихи — Панька, у учительницы. Да вы не найдет-ко… Ужотко я за полтинник твой сам схожу.

Сквозь гулкий собачий брех и редкое пение петухов, мы движемся вдоль темных рядов крестьянских изб за юным проводником…

— Тута мостки… Легче, товарш. В позапрошлом году завохозовский боров утоп. Потом мясо утоплое заведующий по пятаку за фунт продавал… Шагай дюже… — раздается голосок мальчугана.