По городам и весям

22
18
20
22
24
26
28
30

— Как же! Как же! кажную зиму гастролеры ездиют.

— А проституция есть?

— Эта бывает — случается. По главной улице ходют. Да вон она, проституция, идет! — указал мой собеседник кнутом на густо напудренную широкобедрую девчонку лет пятнадцати с челкой на лбу…

— А нищие есть?

— Этого сколько угодно. На базаре. Да и так тоже.

Так нащупывала я город Козлов по дороге с вокзала в гостиницу. Трамвай, частые и крупные уголовные преступления, уличная проституция и постоянный театр — вот атрибуты города. Если они отсутствуют, то налицо просто большое село, почему-то именующееся городом.

Но нищие в Козлове все-таки есть. Извозчик говорит, что много. Значит, в Козлове много пришлого элемента.

— Вот она, гостиница то-ись, куда мы едем! — опять указывает извозчик кнутом. У входа милиционер и другой парень — в штатском — затаскивают в двери двух девчонок. Те сначала идут, потом начинают упираться. Конфузятся. Боязливо оглядываются по сторонам. Наконец, одна из них, та, что повыше, говорит, отходя вместе с подругой в сторону, кавалерам:

— Проходите… Мы потом придем…

Внизу, под гостиницей — ресторан. Народа в нем немного: я, зашедшая поужинать с дороги, и двое толстопузых за соседним столом.

Толстопузые под хмельком. Один из них, тот, у которого пузо потолще, бахвалится:

— Мне, черт их мать… что при старом режиме, что при большевиках, житье не горькое… Конечно, раньше все почету больше было… Бывало, все — Семен Иваныч… Везде — Семен Иваныч… Всему Семен Ваныч — голова… Да ты, небось, помнишь?

— Как же, Семен Иваныч, как же… Как не помнить! — заторопился второй, у которого пузо поменьше.

— Однако, и теперь живем. Чем не хорошо? Вот многие на милицию жалуются. А я, наоборот, одобряю. Потому, я сейчас здесь пью, а кто меня домой отвозить будет? Милиционер… Он уж меня сколько раз домой привозил… Мне же покойнее: так я под хмельком и поскользнуться могу, ногу-руку вывихнуть…

— А намедни… — тут рассказчик наклоняется ближе к собеседнику и дряблым от смешка шепотом продолжает:

— не один я был… С дамочкой… И я — во хмелю, — сам себя не помню… И дамочка под хмельком… Милиционер нас двоих домой и доставил на извозчике… Жена отворила, меня приняла, а на нее показывает: «Эта, — говорит, — не наша».

В гостинице я ночевала всего лишь одну ночь. На другой же день перебралась на частную квартиру. К священнику.

Священник относился ко мне бережно-почтительно, как к динамитному патрону (не коммунистка ли еще, чего доброго?) и все расспрашивал о московских новостях. О своих местных делах распространялся крайне неохотно. Был он на всякий случай (а может быть, и искренне) живоцерковником.

— Ну и погодушка! — бормотал однажды батюшка, воротясь от всенощной и выжимая насквозь промокшую рясу.

— И охота матушке моей в такую погоду? Ну я, скажем, по обязанности, надо же службу служить. Ну, а матушке-то — матушке зачем в такую погоду?