Нефритовая орхидея императрицы Цыси

22
18
20
22
24
26
28
30

— Расскажешь? — Дед воровато оглянулся в сторону кухни, где хлопотала у плиты бабушка. Волноваться ему было категорически нельзя, и бабушка строго за этим следила, но рассказ Максима обещал избавление от скуки, а она изматывала хуже любых тревог. — Только потихоньку.

Пришлось рассказывать о двух изуродованных женщинах, которых, на первый взгляд, ничего не связывало.

— И вот теперь мы который день перетряхиваем всех знакомых, приятелей, сослуживцев, бывших поклонников, соседей по квартирам и дачам, одноклассников, однокурсников и так до бесконечности — всех, кто мог знать обеих убитых. И все с нулевым результатом. Кроме сходного почерка убийства, никаких связей. Тупик.

— А ты не мог бы подробнее рассказать, как выглядели трупы?

— Дед, вот тебе это зачем? Жутко они выглядели, меня чуть не вывернуло. — Максим даже сейчас скривился.

— Опиши, а лучше покажи. — Дед не отставал.

Пришлось рассказать и даже показать, благо современная техника позволяет.

— Знаешь, что это мне напоминает? — Дедовы очки съехали на кончик носа.

— Джека Потрошителя, — буркнул Максим.

— Нет. Линчи.

— Что?

— Линчи. Это, внучек, казнь такая китайская, самая что ни на есть жестокая, которой у них только самых страшных преступников казнили. За измену императору, например.

— А ты откуда знаешь? — Максим недоверчиво уставился на старика.

— Да вот знаю, — свысока взглянул на внука Федор Федорович. — «Линчи» по-русски означает «смерть от тысячи порезов». Человеку каждый день отрезали по кусочку плоти, а потом прижигали рану огнем. На следующий день снова кусочек, и так до полного уничтожения. Некоторые узники мучились по несколько месяцев. Вот зверство-то, да? Не дай бог с этими азиатами связаться!

— Ты это по телику в «Мистических историях» видел?

— Нет, дорогой мой. Об этом я слышал в детстве от отчима. — Дед на провокацию не поддался. — В 1955-м таким вот зверским способом в Ленинграде были убиты три женщины.

— Откуда ты знаешь? Ты же тогда ребенком был?

— Не таким уж и ребенком, одиннадцать лет. И потом, ты забываешь, что мой отчим был милиционером. Не сыщиком, конечно, как ты, а простым участковым, но дело было громкое. Слушай. — Федор Федорович еще раз взглянул в сторону кухни, убедился, что вторжение им не грозит, и склонился поближе к внуку. — Это было в 1955 году. Всего я не знаю, потому как отчим при мне никогда не обсуждал служебные дела, а это дело тем паче было велено держать в тайне, чтобы граждан не пугать. Шорох в городе был такой, что к делу даже простых участковых привлекли.

А мне как раз на один день дали почитать рассказы о Шерлоке Холмсе. Я за день не успел, вот и ждал, когда родители уснут, чтобы с фонариком под одеялом дочитывать. А они все не засыпали, разговаривали. Вот я и услышал, как дядя Тарас матери рассказывал, что в городе убиты три женщины. Тела страшно изуродованы, а какой-то умник-профессор, сосед, что ли, одной из убитых сказал, что это похоже на китайскую казнь линчи. И рассказал, что за казнь. Я, знаешь, аж дышать перестал: жизнь-то, оказывается, почище Шерлока Холмса! Тогда весь город искал какого-то китайца — вроде его на месте преступления видели. У нас тогда их много было: студенты, специалисты всякие по обмену опытом. «Русский с китайцем — дружба навек», — дед вспомнил слова какой-то старой песни и грустно улыбнулся. — Только как ты этого китайца найдешь, если все они для нас на одно лицо?

— Так что, и не нашли убийцу? — Максим уже и думать забыл о своем недоверии.