— Не бойся Рози, — тихо сказала я. — Я тебя не обижу. Не причиню тебе боли.
Бедняжка. Видно, настрадалась. Мало того, что пережила такую болезнь, так ее еще и травили.
Ладно, с ее ножкой разберемся потом.
Девочка продолжала молчать. Лишь тряслась.
— Иди сюда, — велела я ей, поднимаясь.
Оказывается, эти бедняжки, сами продрогнув до костей, меня устроили с наибольшим комфортом. Положили на старый ковер, свернутый в несколько раз, и укрыли какими-то тряпками. А сами все это время ютились рядом, качая и согревая моего ребенка.
Присмотревшись, я узнала свои — Эрики, — платья и сорочки.
Ну, и ее легкое верхнее одеяние, слишком элегантное и непрактичное в этих условиях.
— Садись на нагретое, — велела я ей. — С младенцем справишься?
У меня мелькнула тень сомнения. Девочка сама была сущий ребенок. Худенькая и слабенькая.
Но она часто-часто закивала головой, и старуха радостно подхватила:
— Не сомневайтесь! Она крепкая, она удержит!
Я хмыкнула. Крепкая! Худая, бледная, в чем только душа держится…
Но выбирать не приходилось.
Я усадила ее на свое место, положила на ее руки спящего ребенка. Накрыла их своей одеждой, поплотнее закутала. Подсунула под спину и под руки девчонке узелки с вещами, чтобы ей легче и удобнее было сидеть.
— Сиди, грейся, — велела я ей. — И его грей. А мы пока огонь разведем.
Сказать просто. Сделать гораздо труднее!
Я обошла весь зал в поисках дров. Или чего-то, годного в растопку.
Старуха, как тень, следовала за мной.
Сама бы она не посмела тронуть ни старые полуразвалившиеся стулья, ни столик с круглой столешней. Она от старости и сырости начала распадаться на отдельные доски.