Но Эван словно угадал его намерения и миг удара.
Он успел поймать нож.
Я видела, как его рука, облаченную в черную перчатку, сомкнулась на лезвии, и клинок с треском лопнул, словно был из сухой деревянной планки.
Эван поранился; я увидела кровь, блеснувшую на его черной перчатке.
Но он и вида не подал, что ему больно. Отшвырнув в сторону обломок ножа, раненной рукой Эван ударил Грегори в лицо, и тот с вскриком обмяк, повис на пришпиленной к двери руке.
— Бесполезный ублюдок, — ругнулся Эван. — Твоя жизнь не стоит и такой малости, как распоротая перчатка. Подлежишь развеиванию.
Услышав эти непонятные и грозные слова, Грегори вынырнул из своего обморока и попытался загородиться от инквизитора свободной рукой.
— Постой, подожди! — он верещал, как заяц. Его лицо исказились, в нем не было ничего человеческого, никакого достоинства. Только страх. — Это что, разве суд?! Это произвол! Это незаконно! Смерть? Нет! Тебе нельзя меня трогать!
Эван усмехнулся:
— Беглый преступник, застигнутый на месте преступления, уличенный в связях с разбойниками, покусившийся на жизнь инквизитора… Ты правда думаешь, что нужен какой-то особенный суд? Который будет снисходителен к тебе по непонятной причине? Нет. Считай, я свершаю акт милосердия.
Эван рывком освободил свой меч и снова влепил Грегори крепкую плюху, так, что тот вскрикнул и по полу покатился.
— Прах к праху, — негромко произнёс Эван, раненной рукой чертя в воздухе над распростертым телом какие-то знаки.
По ногам потянуло холодом, просто-таки пробирающим до костей.
Одно касание его было так же невыносимо, как ледяная вода в застывшей зимней реке.
Этот оживший сквозняк крался к Эвану, как послушный подозванный зверь, полз из темноты, дыша древней угрожающей силой.
Эван не сказал больше ни слова. Просто указал на Грегори, и холодный поток скользнул в нему.
Охватил всего, опутал, завертел, как игривый осенний ветер хватает оброненный деревом лист, и… все. Грегори не стало. Просто не стало, словно его кто-то стер. Ни крови, ни криков.
Думаю, все вопли просто застыли у него в горле.
Даже его кровь на пронзенном мечом Эвана косяке исчезла.
А сам Эван, сжав в кулак раненную руку, чтоб кровь из нее не капала на мои полы, осторожно, как будто кто-то может его услышать, шагнул вперед и… растворился в ночной тишине.