Элиза сама не поняла, как сделала это, завороженная неспешными, сонными, тягучими словами. Как поддалась на завораживающую речь, как наколола руку вспыхнувшей на солнце булавкой, возникшей как по волшебству, и как отчаянно протянула ее собаке, зажмурившись и отвернув лицо, словно могло произойти что-то ужасное.
Но ничего страшного не произошло. Вместо жуткого укуса, боли, она ощутила легкий поцелуй на уколотом пальце, а затем почтительный на ладони, словно неизвестный на званом ужине церемонно целовал ее руку.
– Благодарю, – выдохнул он тихим, но грозным голосом. Воздух вздрогнул, словно огромное существо в комнате расправляло крылья, потягивалось будто после долгого сна. Элиза вскрикнула, отпрянув и отняв свою руку у неизвестного, еще недавно бывшего собакой, но он не стал противиться этому и легко отпустил ее.
– Какая душистая кровь, – произнес незнакомец, отирая кроваво-красный рот длинными пальцами с острыми когтями, поблескивающими, словно многолетний лед. Эти слова в его устах прозвучали как изысканный комплимент, хотя он и усмехался, открывая в манящей, гипнотизирующей улыбке хищные клыки.
Лица его не было видно под белоснежной массой волос, которой он, кажется, намеренно прикрывал глаза и нос. Черную одежду его перетягивали многочисленные кожаные ремни, и это выглядело так, будто они стягивают его рассыпающееся на части тело.
Его вида, каких-то странных, почти не страшных мелочей было достаточно, чтобы Элиза закричала и отпрянула прочь в ужасе.
– Первый! – вопила она, цепляясь за стену за ее спиной так истово, будто верила, что та расступится под ее телом и выпустит ее прочь из этого страшного дома.
Первый не стал спорить. Он лишь склонил голову в почтительном поклоне и подтвердил.
– Да, Первый, к вашим услугам. А вы, стало быть, гостья Тринадцатого.
– Демоны!!!
– Но вам совершенно нечего бояться. Разве вы еще не поняли это? Вам никто не причинил вреда, а ведь это так легко, – Первый вдруг возник перед Элизой, близко, лицом к лицу, и она успела рассмотреть под белыми прядями его длинных волос черную повязку на его глазу и изуродованный нос. Однако улыбка у Первого оставалась прежней – манящей, зачаровывающей, и Элиза внезапно испытала острое желание поцеловать эти усмехающиеся губы. – Всего лишь сжать это горлышко ладонью, – его рука скользнула по коже девушки, пальцы, словно ласкаясь, легли на ее шею, – и вам конец.
Одного из пальцев, мизинца, у Первого не было. Он носил белую перчатку, чтобы скрыть несовершенство своей искалеченной руки, но пустой палец был слишком заметен.
Отчего-то это зрелище подействовало на Элизу успокаивающе. Она смело положила свою ладонь поверх руки Первого и решительно убрала ее со своей шеи.
– Вы обещали все рассказать, – холодно произнесла она, игнорируя смешок Первого. – Так начинайте ваш рассказ, не то я назову вас лжецом.
– Меня как только не называли, – отозвался Первый, с видимым наслаждением усаживаясь на стул. – О, какое это счастье – распрямиться после стольких лет, проведенных в униженной позе!..
– Вы много лет были собакой?
– Нет. Меня похоронили, связав и надежно упаковав в узел, – все так же обаятельно улыбаясь, ответил Первый. – Люди так жестоки!..
– Как же еще прикажете людям поступать с… демонами, – горько выдохнула Элиза.
– Люди сам плодят своих демонов,– резонно заметил Первый, закидывая ногу на ногу, и Элиза поняла, что вместо ступни у него деревянный неудобный протез.
То, что ее Эрвин, прекрасный, таинственный Эрвин, оказался Тринадцатым демоном, повергло ее в шок. Ее разум метался в поисках выхода – и не находил его. Элиза не могла примириться с тем, что Эрвин тот, кого называют Проклятым, но и отказаться от него не могла. Это она понимала с ужасом, чувствуя неразрывную связь между ними, и ощущая ясно, как никогда, что слова о принадлежности – это не просто красивые речи. Нет.