Глава 63
С момента, как мы вернулись в загородный коттедж, прошло всего полдня, а я себе уже места не нахожу. Весь, как на иголках. Брожу из одной комнаты в другую, совершенно не зная, чем заняться. Максим заперлась в кабинете отчима и заседает там наедине с самой собой. Кажется, разрабатывает план нашего спасения. Только не понимаю, почему без меня. Когда сунулся, она сделала знак рукой и добавила мягко, но настойчиво: «Не мешай, пожалуйста».
Я ушел с высоко поднятой головой и уязвленной гордостью. Подумаешь, Наполеонша какая нашлась! Стратег великая. Могла бы и меня пригласить. Одна голова хорошо, а две – лучше. Видимо, Максим рассуждает, как некогда комдив Чапаев: тот, согласно фильму братьев Васильевых, полагал, будто две головы – только хуже. Но интересно, как мажорка сумеет придумать план без меня, если я – непосредственный участник этих событий?
От нечего делать выхожу из дома, но прямо у меня на пути, словно из ниоткуда, возникает Сэдэо и говорит:
– Саша-сан, вам лучше оставаться внутри здания.
– Это почему ещё? – недовольно спрашиваю. Хотя уже и сам догадался, но хочется сцепиться с кем-нибудь и повздорить.
Японец только смотрит на меня, его лицо непроницаемо для эмоций. Наверное, в придурки меня записал. Слоняюсь от нечего делать и работать ему мешаю. Хотя нет, вряд ли он так подумал обо мне. Я ему не начальник, ясное дело, а клиент, и если мыслить обо всех плохо, работать не сможешь. Взять, к примеру, мою мамашу. Я спросил её однажды:
– Мама, вот ты стараешься, читаешь лекции для целой толпы студентов, из года в год они меняются. Разве ты не думаешь о том, что перед тобой постоянно – люди, которым твоя филология, мягко говоря, совсем не нужна. Что поступили они в университет вовсе не затем, чтобы становиться литераторами, преподавателями филологии или учеными, а лишь потому, что им «корочка» нужна. Не обидно тебе? Мечешь бисер перед сама знаешь кем.
– Знаешь, Саша, – ответила она, – если я своим педагогическим трудом привью любовь и интерес к филологии хотя бы у пяти человек из курса, значит, я все делаю правильно. И, должна тебе заметить, именно такое количество настоящих профессионалов ежегодно покидает стены нашей alma mater. Остальные, в большинстве, ты прав, – выходят только обладателями диплома.
Что это я о ней вспомнил, о мамаше своей? Я же её должен глубоко презирать за тот гнусный поступок, который она совершила! Это предательство. И отец… Кирилл Андреевич который, должен, по идее, так же к ней теперь относиться. Правда, он не может, поскольку подключен к аппарату ИВЛ и вообще в тяжелом состоянии. Но когда придет в себя… вот интересно, как дальше станет себя вести? По отношению к моей мамаше, ко мне? Что изменится? Может, уже изменилось.
Пока брожу, возникает шальная мысль: позвонить матери. То есть мамаше, я по-другому её пока величать не хочу. И едва ли стану когда-либо. Нет ей оправдания. Столько лет обманывать человека, который её любит! Точнее любил. Но какая разница! Черт, как же обидно! Из-за этой… нехорошей женщины я лишился отца. Был сын, а стал даже не пасынок, а вообще никто. Вот пусть она ему теперь возвращает алименты, которые он за меня выплачивал. Хотя это если сам захочет и в суд на неё подаст. Я бы так и поступил.
Мои гневные рассуждения прерывает Максим.
– Саша! Иди сюда, – зовет она, и я, словно молоденький козлик, мгновенно позабыв про свою недавнюю обиду, несусь к ней на второй этаж, влетаю в кабинет и закрываю за собой дверь.
– Что?
Вместо слов Максим подходит ко мне, обнимает и целует. Я таю. Никак и никогда уже, наверное, не привыкну к сладости её губ. У меня дрожат коленки, пока Максим целует меня и тискает мою тыльную часть. Сжимает её и крепче придвигает к себе. В ответ моё хозяйство подает любовные сигналы, я упираюсь членом в лобок девушки, ощущая, как он хочется вырваться на свободу и наконец-то проникнуть в её жаркую глубину.
Мажорка исследует мой язык своим, горячим и влажным, то забирает его к себе почти весь и посасывает, как конфету. Я крепко держусь за Максим руками, чтобы не свалиться. У меня в промежности начинаются легкие судороги – так бывает иногда, когда близится возбуждение. Становится даже немного больно, и я переминаюсь с ноги на ногу.
– Что с тобой? – улыбается мажорка, отодвинув меня в сторону. – Ощущение такое, что ты сейчас напрудишь в штанишки.
– Сама ты… зассыха! – бросаю ей в лицо. – У меня просто… – я закусываю нижнюю губу. – Это у меня от возбуждения. Сводит… там.
– Там?
– В промежности. Под мошонкой, – отвечаю и краснею. Уши начинают гореть. Будто увеличиваются в размере.